Мстислав
Шрифт:
Князь вошёл в церковь. Горели свечи, скупо освещая лики святых. Пел хор. Служба началась. Ярослав встал на своё место рядом с алтарём. Успел заметить воеводу Александра с боярыней и Добрыню с женой.
С вечера звал к заутрени Ирину, отказалась. Великой гордыней обуяна княгиня. Ярославу до сего часа стыдно, как вела себя Ирина, когда Мстислав с Добронравой, отбив печенегов, в Киев приехали. Княгиня Ирина с Добронравой как с холопкой разговаривала. А Ярославу Добронрава понравилась, и лицом пригожая, и сама ладная, скромна и умом не обижена. Вида
Из церкви Ярослав направился на пристань, где, как ему сказали, вчера бросил якорь дракар торговых викингов. Варяга увидел издалека. С головой льва над носовой частью, со спущенными цветными парусами, он замер у причала.
Третье лето не появлялись варяги в Киеве, и князь хотел повидать кормчего, но на дракаре, кроме караульных, никого не было, викинги ночевали на варяжском подворье.
Рядом с дракаром стоял корабль греков из Херсонеса, несколько ладей из Новгорода и Смоленска. Новгородские и смоленские гости на Царьград настроились и в караван сбивались, всё безопасней путь.
На гору Ярослав ворочался, когда открылись городские ворота и потянулись на торг смерды из окрестных сел, разный люд. В ремесленных слободах и на Подоле застучали молоты кузнецов, запахло окалиной.
День в Киеве начался.
У переяславского воеводы, боярина Василька, день начинался с обхода города. На глазах рос Переяславль. Жались к стенам ремесленные слободы, сады и огороды. Смерды распахивали поля, сеяли пшеницу и овёс, гречку и горох, лук и чеснок. Посевы начинались от самого города и тянулись, пока не натыкались на лес или овраг.
Земля урожайная, хлеба к лету поднимались до пояса, и потому зерно на переяславском торгу, а он собирался по воскресным дням, стоило намного дешевле, чем в Киеве и в Чернигове.
Славились переяславские горшочники. Их горшки и миски работы тонкой, обжига тёмного, расписанные ярко и покрытые блестящей глазурью по всей Русской земле расходились.
А ещё известен Переяславль ложкарями. Ложки вырезали не как везде из липы, а из можжевельника, душистые, светлые.
Славен город Переяславль. После печенежского разорения стал ещё краше. Дома новенькие, крыши тёса жёлтого. Стены и башни подняли, через ров мост перебросили, а ров водой наполнили. Слободские бабы находчивые, гусей на него выгоняли. Всю воду собой закрывали.
На торгу гуся за шелягу, этакую монету медную, потёртую, брали. А ежели повезёт, то и двух отдадут. Гусями и зерном Переяславль черниговскому князю дань платил, а переяславские бабы гусиным пухом перины и подушки набивали, на киевский торг отвозили.
Челядь у Василька нередко гусями кормилась, щи с гусиным потрохом, гусятина с кашей и яблоками…
Иногда воевода посылал челядь на Днепр, сети ставить. Ранней весной и осенью рыбу солили, вялили, коптили. На всю зиму хватало.
Довольна боярыня Марья жизнью в Переяславле, да и Васильку нравится. Правда, до Дикой степи рукой подать, но печенеги нынче присмирели. Но Василько степнякам веры не давал
Переяславль для Василька особенно дорог, здесь он кровь пролил, и товарищи его на этой земле полегли. В Переяславле Василиска, дочь, ходить начала, слова первые выговаривать. Князь ему Переяславль доверил и, коли потребуется, на пути у печенегов первым встать.
Василько хорошо помнит, когда они с Мстиславом добирались в Тмутаракань, князь рассказал ему о напутствии отца, Владимира:
– Княжество Тмутараканское - щит у Руси.
И вот теперь, посылая Василька в Переяславль на воеводство, Мстислав говорил:
– У Переяславля наш Ян Усмошвец одолел печенежского богатыря. Переяславль - щит у Чернигова и Киева и тот щит в твоих руках, Василько…
Мстислав покинул Чернигов неожиданно. Позвал боярина Димитрия:
– Завтра ухожу печенегов искать. Начали у Киева, завершим в Дикой степи, чтоб заказали дорогу на Русь.
– Мстислав говорил, будто слова чеканил.
– На тебя, Димитрий, город оставляю и княгиню. Евпраксии накажи, чтоб при ней неотлучно находилась…
И повёл дружину.
Появление черниговцев в Переяславле удивило Василька. Однако вида не показал. А когда Мстислав с коня соскочил, Василько его в терем позвал.
У ворот Мстислава ждали Марья с Василиской, князю низко поклонились. Мстислав хмыкнул:
– Никак, Василиска? Эко ты на переяславских хлебах растёшь. Поди, и говорить научилась?
– И, подняв Василиску, поцеловал.
– На свадьбе твоей, крестница, посажёным отцом буду.
Отпустил Василиску, к Марье повернулся:
– Раздобрела, голубушка, раздобрела, чать, впрок Переяславль? От отца, Парфёна, поклон те. Веди, боярыня, к столу. Знаю, гусем станешь потчевать.
Марья улыбнулась:
– Пирогами, князь, с капустой и грибами.
– Угодила, боярыня, угодила…
Отобедав, приступил к делу:
– Какие вести от дозорных, не замечены ли печенеги близ наших рубежей?
– Покуда всё спокойно, князь.
Мстислав побарабанил по подлокотнику:
– Помнится, говаривал ты, Василько, что есть у тебя переяславец, какой из плена бежал.
– Десятник Пискун, князь. Он нынче не в дозоре, отдыхает.
– Возьмём его с собой, дорогу к печенежскому становищу укажет. И ты, воевода, собирайся, завтра в дорогу.
В августе-густаре сохнет трава в степи и пересыхают мелкие речки, оставляя после себя заросли камыша и чакана. Вянут цветы, и только алеют маки да красуются синеглазые васильки в обнимку с белым горошком.
Пискун вёл дружину уверенно. По Донцу спустились к низовью, пошли берегом Дона.
– Скоро печенежское становище, - сказал десятник.
Теперь пошли ночами, встречая зори в седле. А зори на Дону чудные. Всю ночь пели соловьи, а утрами алело небо и тёплый ветер ласкал камыши. Иногда щука гоняла рыбью мелочь да крякала утка, зовя выводок.