Мстители двенадцатого года
Шрифт:
Алексей помолчал. Он удивился, что такая горькая весть не очень-то и обидела его. Видать, закалилось сердце на войне. А, может, что и другое помогло справиться с бедой.
— Пойдем в избу, батюшка, холодно здесь.
Следующим днем Давыдов снаряжал обоз с трофеями и пленными. Их набралось до полутысячи. Буслаев подошел к Алексею.
— Послушайте, князь. — Глаза его весело блестели, будто готовился сделать сюрприз. — Помнится, мылись мы с вами еще летом в одном грязном
— И что с того? — сумрачно спросил Щербатов.
— А то, что видел я у вас на шее, на цепочке, миленькое колечко…
Вот уж это совсем ни к чему! Лишняя боль. Было такое: обронила Мари колечко на балу, Алексей его поднял. Она отвела его руку.
— Не надо, Лёсик, пусть оно останется у вас залогом нашей дружбы.
С того дня и носил его заветно Алексей, на тонкой цепочке. Да вот потерялось оно. Видно, в том бою, где лежал он в беспамятстве.
— У вас, корнет, хорошая память, — с невольным холодком в голосе отвечал Алексей. — Да только давно оно утерялось. Прощайте, мне время в эскадрон.
Вместо ответа Буслаев протянул ему раскрытую ладонь. На ладони лежало серебряное колечко с разорванной цепочкой.
— Не угодно ли, князь? Или не ваше?
Алексей с дрогнувшим сердцем взял кольцо.
— Благодарю, корнет. Как оно у вас?
— Такое только на войне случается, князь, — весело стал рассказывать Буслаев. — Допрашивал вчера одного драгуна. При обыске велели показать карманы, колечко-то и выпало. Я поднял — показалось знакомым. Спрашиваю: откуда взяли? Нашел, отвечает. Соврал, конечно. А то Россия вся у нас по дорогам и полям колечками засеяна. Ну, поручик, уж извините: пистолет ему ко лбу, курком — щелк! Тут же вспомнил. В недавней схватке сшиб с коня русского гусара. Конь гусарский ему не дался; забрал пистолеты и кольцо. Тут уж я уверился, что с тебя он это кольцо снял. Стало быть, дважды вы с ним схватились.
— Где он сейчас?
— В середине обоза, пойдем, покажу.
Пленных уже выстроили. У одних вид был жалкий, другие держались браво — чему-то веселились, слышался смех, кто-то даже потягивал тихую мелодичную песню. Позади них вытянулись телеги с ранеными. Иные из них лежали пластом, с бледными, искаженными болью лицами, в окровавленных повязках и рваных мундирах. Наш француз сидел, свесив ноги. Голова целиком укутана белым тряпьем, как у старухи-нищенки в зимнюю пору. Но черные глаза живо блестят; в них — интерес и какое-то ровное спокойствие: война для него кончилась.
Алексей шагнул к нему.
— Кто вы?
— Жан Гранжье, офицер Драгунского Его Императорского Величества полка.
— Где вы нашли эту вещь? — Алексей показал ему кольцо.
— На груди сраженного мною русского гусара, сударь.
— Не стыдно было?
Француз беззаботно пожал плечами.
— Какой стыд, сударь? Война…
И вдруг стал вглядываться в лицо Алексея. Спросил неуверенно:
— Это были вы, господин офицер?
— Это был я.
— Искренне сожалею, — чуть наклонил голову, поморщился, потревожив болью ухо. Которого уже не было.
— У меня была записная книжка…
— Да, просмотрел я ее. В нее были вложены письма.
Взорвался доселе молчавший Буслаев:
— Чужие письма, сударь, читать неприлично!
В ответ — безмятежный взгляд.
— Я рассчитывал найти в них важные сведения.
— А что за сведения вы искали в карманах вами же убитого, как вы полагали, офицера?
— Закон войны суров. Он порождает и героев…
— И мерзавцев! — перебил его Буслаев. — Очень жаль, что Фигнера на вас нет! Сашка быстренько бы отдал приказ поставить вон к той сосне и прибить к ней свинцовыми пулями.
— О! Фигнер! Беспощадный полковник…
— Подполковник, — будто это имело какое-то значение, уточнил Буслаев.
— За его голову назначена очень большая сумма.
— За голову князя Щербатова, — Буслаев положил Алексею руку на плечо, — тоже назначена сумма. Так что вы, сударь, без выигрыша. Остались при своих. А то и похуже.
— О! Князь! Я счастлив, что вы остались живы после моего удара. Поверьте, я искренне сожалею.
Буслаев расхохотался.
— Князь, как вы его поняли? О чем он искренне сожалеет? Что вы живы остались? Или о своем ударе?
— Да шел бы он к чертовой матери, — Алексей отвернулся: рядом осадил коня Волох.
— Алексей Петрович, батюшка вас требуют!
— О! — француз едва не хлопнул в ладоши. — У вас воюет вся семья! Мой отец остался дома, он не очень молодой и очень мирный человек. А мой брат, тоже Жан по первому имени, затерялся в вашей большой России. Нет, нет, он не воин, он служил гувернером или домашним учителем в семействе очень благородного человека — тоже князь и очень богат. Но где сейчас мой брат, увы, мне неизвестно. Вполне допускаю, что с ним расправились ваши дикие крестьяне.
— Я сейчас зарыдаю! — усмехнулся Буслаев.
Француз вскинул голову.
— Вы, сударь, упрекнули меня в плохом воспитании из-за каких-то писем, а сами находите позволительным безнаказанно оскорблять беззащитного пленника, который не имеет возможности защитить свою честь! Вот это неблагородно.
— Право! Да хоть сейчас. Волох, возьми из трофеев какую-нибудь саблю. Сейчас я ему второе ухо отрежу.
— Я бы язык ему отрезал, — буркнул Волох. — Саранча!