Мстительная волшебница
Шрифт:
— Что ты сказал?!! — завопил Мевлют. — Ложь?!..
— Только бессовестный…
— Сам ты бессовестный!..
— Слышите, мусульмане, слышите?!
Полковник покачал головой, словно хотел сказать: «Да воздаст им господь по заслугам!»
Исмаил-эфенди продолжал:
— Дело это подсудное… Я человек бедный, но прожил жизнь честно… Дети мои голодают, сам я за двадцать четыре часа крошки хлеба во рту не держал, больной жене лекарства не могу купить…
И это было правдой… На глазах стряпчего показались слезы. Народ замер.
— Мое уважение
Тут Мевлюта будто ужалили. Он заорал: «Держи его, держи!» — сорвался с места и бросился на стряпчего. Исмаил-эфенди кинулся в сторону, Мевлют — за ним. И вот оба скрылись в здании.
— При всем честном народе обобрать бедняка… — доносился голос Мевлюта.
Вскоре Исмаил-эфенди сбежал по лестнице, вскочил в фаэтон и, переведя дух, закричал:
— Скорее, браток'!..
Фаэтон двинулся по грязной дороге. «Удалось-таки перескочить через пропасть!» Закусив побелевшие губы и закрыв руками лицо, Исмаил-эфенди заплакал. С клеенчатого тента на его колени падали капли дождя…
Исмаил-эфенди целыми днями размышлял о случившемся. Мучили угрызения совести и стыд перед Кямиль-беем. Наконец он решился и подал на Мевлюта в суд. Выиграв дело, он докажет полковнику свою невиновность и сохранит за собой место.
…Суд заслушал нескольких свидетелей, в том числе Кямиль-бея. Полковник показал, что с Исмаилом-эфенди знаком давно и что отдел не располагает компрометирующими его данными.
Суд принял решение: учитывая, что стряпчий Исмаил-эфенди, чести и достоинству которого было нанесено незаслуженное оскорбление, никогда не значился на почте в качестве владельца телефона, показания подсудимого Мевлюта не могут быть приняты во внимание. За нанесение морального ущерба стряпчему Исмаилу-эфенди крестьянина Мевлюта приговорить к трехмесячному тюремному заключению, штрафу в размере пятидесяти лир и уплате судебных издержек в сумме тридцати восьми с половиной лир.
Мевлют ничего не понял из всего этого и, только когда на него надевали наручники, удивленно посмотрел вокруг:
— Ну и парень! У меня же деньги выманил и меня же в тюрьму загнал! Как это… — В глазах у крестьянина слезы. Он с укором качает головой…
Мусорщик
•
Впервые за десять лет мусорщик Хало появился в своем квартале без повозки. Это случилось на следующий день после того, как его уволили.
Маленький сморщенный старик, он стоял посреди квартала в старой форменной фуражке, сползавшей ему на уши, широком пиджаке, протертых брюках, стоптанных башмаках.
Десять лет, десять долгих лет крепко связали его с кварталом. Он приезжал по утрам с гордо поднятой головой, стучал во все двери, спрашивал, есть ли мусор. Был мусор — забирал и никогда не сердился, если просили подождать, а потом говорили, что
Сколько промчалось жарких летних дней, холодных вьюжных зим! В одну из них умерла его жена, в другую — ушли на чужбину добывать хлеб, его сыновья. Он остался один, всеми забытый, в городской конюшне. Как он тосковал теперь по этой конюшне, где пахло теплым навозом… Там родилась его Гюмюш, на которую он перенес всю свою любовь, там он растил ее, холил.
О, как он любил Гюмюш'! Гюмюш что человек. Скажешь «стой» — стоит, скажешь «иди» — идет. Матерью Гюмюш была Бонджук, матерью Бонджук — Мерджан, матерью Мерджан — Сёут. Но ни одну из них не сравнить с Гюмюш. Гюмюш что человек. Позовешь — остановится, обернется. А когда вывихнула ногу, она стонала днем и ночью. Какие слезы катились из ее будто подведенных черных глаз! Внезапно мелькнула страшная мысль: вдруг этот тип из Болу будет бить ее?
Хало нахмурился, снял фуражку, — будет, непременно будет!
Он обвел недовольным взглядом квартал, — что это так долго снят? Пусть просыпаются, узнают, что Хало прогнали с работы. Пусть сговорятся, пойдут к городскому голове и скажут: «Что понимает в мусорном деле этот тип из Болу? Он и совка-то в руках не держал… Хало десять лет наш мусорщик. Гюмюш на его глазах родилась. Кроме Хало, никому наш мусор не отдадим, не можем отдать. Пусть останется Хало — другого не хотим!» Будут просить, и председатель позовет начальника и скажет: «Почему ты прогнал Хало? Десять лет он мусорщик этого квартала. Гюмюш на его глазах родилась. Этот тип из Болу и совка-то в руках не держал! Прогони его, возьми обратно Хало! Ну-ка, сейчас же!» В душе старика затеплилась надежда, по лицу скользнула улыбка, глаза заблестели. Разве это невозможно?
Посмотрим, пройдут ли мимо Хало жители квартала, где он назубок знает все пороги, мусорные ящики, урны, знает даже всех кошек и собак. В этом квартале такие люди живут, что сам председатель муниципалитета перед ними на задних лапках ходит. Подожди же, за летом настанет осень. Если у этого типа из Болу нашелся покровитель, то и у него, у Хало…
На другом конце квартала показался дворник. Он подметал мостовую. Хало подошел к нему:
— Да поможет тебе Аллах!
— Спасибо, Хало, а где твоя повозка?
Мусорщик пожал плечами:
— Отобрали.
— Отобрали? Не прогнали ли тебя с работы?
— Прогнали.
— Кого взяли на твое место?
— Да одного медведя, но подожди же…
— Значит, правда. Наш Ибо говорил, да я не поверил. Вай, Хало, вай!..
— Ибо сказал?
— Ну да. Бедный, говорит, переживает, наверное, жалко…
— Ибо хороший парень.
— Что же ты будешь теперь делать?
— Я-то? Подожди, еще посмотрим. Бог милостив, — он снова с надеждой обвел взглядом квартал. — Знаешь жителей этого квартала? Они ни за что не отдадут мусор этому типу из Болу. Спросишь почему?.. Да он и совка-то в руках не держал! Разве жителям квартала это неизвестно? В этом квартале есть такие эфенди, они меня… — Неподалеку хлопнула дверь. — Ага, наш аблакат!