Мулен Руж
Шрифт:
Так, в трудах и развлечениях проходила вторая зима в Париже, оказавшаяся ничуть не хуже первой. Это было замечательное, беззаботное время.
Анри исполнилось девять лет, и он уже был самым настоящим парижским школяром, привыкшим к уличному гвалту, грохоту повозок, тянущихся бесконечным потоком по мостовой, крикам ссорившихся с возницами жандармов. Иногда он навещал отца.
– А почему вы с папой не живете вместе? – спросил он однажды у матери.
– Ты же знаешь, папа у нас человек очень занятой, – поспешно ответила графиня. – Ну-ка расскажи мне, что вы сегодня проходили в школе…
Постепенно квартира
В том же году было и первое причастие Анри. Это поистине знаменательное событие потребовало самой серьезной теоретической подготовки. Теперь перед тем, как лечь спать, он читал заповеди, а также постигал значение веры, надежды, милосердия и раскаяния, тем самым устанавливая более близкие отношения со Святым Духом, Троицей, Девой Марией, ангелами и архангелами, а также сонмами святых, мучеников, отшельников и прочих благочестивых людей, которые после земных мук и страданий теперь наслаждались райским блаженством на небесах.
Что же касается самого Бога, то тут Анри одолевали тайные – очень тайные – сомнения. Конечно, Он могущественный. Катехизис и Библия описывают Его деяния и грандиозные чудеса. Однако первое же практическое испытание божественной силы не дало никаких результатов. Анри после первого конфуза не раз очень вежливо просил каких-нибудь самых простых чудес, однако Бог его, очевидно, так и не услышал. Или у Него попросту не было свободного времени, чтобы отвлекаться на такую ерунду.
В конце концов Анри пришел к заключению, что Бог щедр и всесилен, однако он крайне рачителен и не демонстрирует свое могущество всем подряд. В этом смысле у Него было много общего с дядюшкой Одоном, слывшим среди родни богачом, однако ни разу не приславшим к Рождеству ничего, кроме скромной открытки.
В Париж снова пришла весна, и каштаны на бульваре Малезарб дружно зазеленели, открыв мягкие листики-ладошки. Граф изъявил желание взять сына на «Конкур-иппик», светское мероприятие, считавшееся самым престижным конным шоу Парижа. И вот после воскресной мессы графиня доставила Анри к отелю, где жил отец, по дороге напоминая мальчику о том, что он должен вести себя прилично: не приставать к взрослым с расспросами и говорить только тогда, когда к нему обращаются.
– Короче говоря, я хочу, чтобы ты вел себя, как воспитанный человек, – заключила мать, разглаживая складки на его белом матросском костюмчике.
Карета остановилась перед входом в отель. Графиня осторожно поправила свою широкополую соломенную шляпку и крест Почетного легиона на груди его матроски.
Анри поспешно поцеловал мать в щеку и спрыгнул с подножки кареты. Добежав до дверей отеля, он остановился и обернулся, чтобы послать ей
Его препроводили в апартаменты отца, который как раз стоял перед трюмо, поправляя галстук.
– Отличный денек, не правда ли? – усмехнулся он, увидев Анри в зеркале. – О, мать наконец-таки нашла время, чтобы тебя подстричь. Хорошо!
Граф вставил в петлицу белую гвоздику и, приняв из рук камердинера трость с золотым набалдашником, направился к двери.
– В следующем году мы с тобой поедем верхом, а не в этой старушечьей коляске, – объявил он, когда их карета стремительно неслась по Елисейским Полям. – Место настоящего мужчины – на лошади, а не позади нее.
Анри с интересом глазел по сторонам. С обеих сторон бесконечным потоком тянулись вереницы карет, ландо и изящных пролеток. Перестук конских копыт звучал как удары тяжелых капель дождя по мостовой. На улице стоял погожий апрельский денек. Разряженные дамы кокетливо прятались от солнца под шелковыми зонтиками и шляпками, украшенными цветами и лентами, казавшимися особенно яркими на фоне темных ливрей лакеев.
– Я вижу, ты носишь свой крест? – заметил граф. – Замечательно, мальчик мой, просто замечательно! Твоя мать сообщила мне, что ты лучший ученик в классе. – Он снисходительно улыбнулся. – Но надеюсь, ты не собираешься превратиться в книжного червя? Книги – это, конечно, хорошо, но всему свое время. Они вообще-то являются уделом женщин, как живопись или музыка. В жизни есть вещи поважнее.
Время от времени он прерывал монолог, чтобы учтиво приподнять шляпу и церемонно раскланяться со встречающимися знакомыми, каждому из которых адресовалось особое приветствие, соответствовавшее его положению в обществе. Так, герцога и герцогиню де Роан граф приветствовал изысканным поклоном, напоминавшим о старых добрых временах; дочь банкира, недавно вышедшую замуж за аристократа, – подчеркнуто сдержанным кивком; актрису Софи Круазет, гордо восседавшую в карете, запряженной парой великолепных лошадей, – восторженным покачиванием головы, сопровождаемым многозначительным подниманием бровей.
– Да, кстати, ты уже начал брать уроки фехтования? Нет? Как же можно?! Во все времена, мальчик мой, фехтование было и остается куда важнее речей Цицерона и алгебры. Оно дает тебе право открыто высказывать окружающим свое мнение о них. А как насчет танцев? Этим тебе тоже надо серьезно заняться. Нередко решающим фактором в карьере оказывается именно умение танцевать.
Карета миновала Триумфальную арку, и тут граф подался вперед и постучал кучера по плечу тростью с набалдашником:
– В «Пре-Кателан», Франсуа!
Затем, снова с удобством устраиваясь на мягком сиденье, граф обратился к Анри:
– Как я полагаю, тебе еще не довелось побывать в «Пре-Кателан»? – Он широко улыбнулся, обнажая ровные, ослепительно-белые зубы. – Что ж, ничего удивительного. Твоя мать наверняка не одобрила бы такой выбор. В ее понимании там слишком фривольно.
Небольшие группки дам в ярких весенних нарядах и благородных господ в цилиндрах прогуливались по зеленой лужайке или сидели за белыми столиками под большими полосатыми зонтами. Одни лениво потягивали аперитив из высоких бокалов, другие коротали время за легким обедом. Анри с отцом прошли на застекленную веранду ресторана.