Муля, не нервируй… Книга 2

Фонд А.

Завадский сидел молча, надувшись. Много пил и почти не закусывал. Явно переживал отказ.

Я наблюдал за этим безумием с улыбкой. Когда толпа режиссёров достигла пика ажиотажа, я хлопнул в ладоши:

— Товарищи! Товарищи! Фаина Георгиевна — не пирожок на базаре. Предлагаю творческий аукцион: кто даст лучшую роль и условия — тот её и получит!

Подвыпившие режиссёры, как на торгах, начали азартно перебивать друг друга:

— Повышенный гонорар!

— А я дам в тройном размере!

— Отдельная гримёрка

с самоваром!

— Гастроли в Париж! — выкрикнул вдруг Завадский. Но к нему наклонилась Марецкая и что-то прошипела. Больше он ничего не предлагал.

Глориозов, поняв, что теряет звезду, вскочил:

— Она остаётся у меня! Я скоро ставлю «Короля Лира» — она будет играть всех дочерей сразу!

Довольный, я повернулся к Раневской:

— Ну что, выбираете Париж или гримёрку с самоваром? — и подмигнул.

— Старуху Изергиль я бы сыграла, — задумчиво молвила Фаина Георгиевна, но я прошептал:

— Не спешите.

— Предлагаю пожизненный контракт и роль жены городничего в «Ревизоре»!

— Фаина Георгиевна, — ещё один режиссёр склонил седую голову в почтительном поклоне, — в моём театре вы будете царицей. Гримёрка — как будуар императрицы, гонорар — как бюджет мелкой страны. А роль Софьи в «Горе от ума» — только ваша.

— Что скажете? — Спросил я.

Фаина Георгиевна, поправляя брошь, ехидно бросила, скрывая растерянность:

— Пусть дерутся. А я пока выпью кофе.

Я хмыкнул и поднялся. Чтобы привлечь внимание, я постучал вилкой по графину:

— Уважаемые товарищи! — сказал я. – Прошу минуточку внимания!

В зале все стихли и начали внимательно прислушиваться ко мне. Очевидно, о моей роли все уже знали. Им хоть и не нравилось это, но пока никто никак не прокомментировал.

А я продолжил:

— Для желающих заполучить нашу звезду, Фаину Георгиевну, на роль к себе в театр, с вашего позволения я оглашу условия. Итак, гонорары должны быть по удвоенным ставкам, плюс процент от кассовых сборов. Кроме того, обязательно бонусы за аншлаги.

Все переглянулись. Кто-то даже присвистнул.

Но я не обращал внимания и продолжил вещать:

— Гарантированные выплаты даже в случае болезни или творческого отпуска. Дальше: п ерсональная гримёрка. Репетиции только в удобное для Фаины Георгиевны время, плюс отсутствие ночных выступлений. Личный ассистент – чтец для репетиций. Творческая свобода и право на импровизацию, а также в озможность менять текст, жесты, мизансцены по своему усмотрению. Эксклюзивное право первой отказаться или согласиться на любую роль в репертуаре.

— Ну, ничего себе заявочки! — прошипела Марецкая, нагнулась к Завадскому и что-то начала горячо вещать ему на ухо.

— Участие в постановке, – добавил я, и все притихли и переглянулись,

а я уточнил, — имеется в виду совместное с режиссёром создание концепции спектакля, а также подбор актёрского состава. И последнее – партнёрство с режиссёром как равной, а не подчинённой. У меня всё.

Ох что тут началось!

— Это безумие! — закричал Завадский, — Фаина, гоните его! Он же сумасшедший! Я вам предлагаю ещё раз подумать и принять моё предложение на роль!

— Вот раскатала губёнку, — хихикнула Марецкая и опять нагнулась к уху Завадского.

— Нужно сократить требования! — поддакнул какой-то незнакомый мне режиссёр.

— Это невозможно!

— Позор!

— Фаина Георгиевна, я предлагаю роль матери Гамлета!

— В нашем театре нет возможности для отдельных гримёрок! Так что, нам нужно распрощаться с искусством?!

Я сидел и терпеливо ждал, когда первый ажиотаж, вызванным потрясением непомерными требованиями, спадёт.

Когда страсти чуть улеглись, я опять встал:

— Товарищи! — тихо сказал я, — взамен я предлагаю вам работу лучшей актрисы драматических ролей. И гарантией её работы будет вертикальный взлёт любой постановки, где она будет играть. С последующим выходом на европейскую сцену.

— А если не будет взлёта? — хохотнул здоровый лысый мужик, который хотел ставить «Старуху Изергиль». — Что тогда?

— Тогда я лично верну все деньги, затраченные на работу с Фаиной Георгиевной, в тройном размере, — сказал я и все ошеломлённо затихли.

Ночь набирала обороты, каскады электрических огней освещали Москву, и было светло, словно днём. Пахло распускающимися травами и цветами и весной. Мы шли втроём: я, Зина и Фаина Георгиевна.

Так-то Зина хотела прогуляться со мной наедине, её распирало от эмоций. Особенно, когда я отправил её танцевать с другими режиссёрами, чтобы спокойно поговорить с Капралов-Башинским.

Но я специально захватил с нами и Фаину Георгиевну. Во-первых, не хотел, чтобы какой-нибудь ушлый режиссёр воспользовался состоянием нашей примы и завербовал её к себе в театр на глупых кабальных условиях. Во-вторых, я хотел поскорее спровадить Зину (как же она мне надоела!) и спокойно поговорить со Злой Фуфой.

Зина всю дорогу щебетала, восторгалась, что-то там болтала. И мы с Фаиной Георгиевной аж вздохнули с облегчением, когда удалось её, наконец, сплавить домой.

— Муля, ты что это накрутил такое? — с возмущением в голосе произнесла она, — ты выставил меня на всеобщее посмешище! Завтра вся Москва будет гудеть, что старуха Раневская выдвинула такие требования. А с нею никто из режиссёров работать не хочет. И вот зачем?

— Фаина Георгиевна, дорогая, — мягко проговорил я, — нам понемногу удалось сломить эту стену. Сейчас все режиссёры наперебой захотели вас к себе. Почему бы не воспользоваться ситуацией?