Муравьи революции
Шрифт:
— Нет, отдохнуть хочется после болезни.
— Можно и в отъезд. Из Большого Токмака требование поступило — небольшую станцию поставить и кино. Работы месяца на три будет.
— Там, кажется завод есть?
— Есть завод Фукса, сельскохозяйственные машины делает.
Я принял предложение Шахвердова. Крымский комитет ещё не успел наладить с Большим Токмаком связи, порванной во время разгрома партийной организации. В то время мелитопольская организация и ближайшие заводы держали связь с крымской организацией, хотя в крымский союз и не входили.
Комитет поручил мне связаться с заводом.
Явку я получил в мелитопольскую
Хозяин мельницы был человек, пускавшийся на всякие аферы, лишь бы зашибить копейку. На мельнице он прогорел, она ему почти не давала дохода, прогорел и на бане; теперь решил организовать кино и на нём зашибить деньгу. Моя специальная работа отнимала у меня только дневное время. Вечера же я полностью посвятил партийной работе на заводе.
Партийный актив завода потерпел значительную трёпку и за два с половиной года значительно поредел и изменился в своём составе. Большинство старых партийцев было изъято жандармами и полицией. Остались единицы из молодёжи, которая ещё своей активности выявить не успела. Партийная группа состояла человек из семи и, находясь под постоянной угрозой провала, активности не проявляла. Была и профсоюзная группа человек из двадцати; во главе этой группы стояли партийцы. Вся профсоюзная работа была сосредоточена вокруг страховой кассы. Другой работы не велось. В профсоюзной группе преобладала молодёжь. После поражения революции пятого года старики-рабочие отошли не только от политической, но и от профсоюзной работы и замкнулись в скорлупу своих домашних забот. Рабочие, входящие в партийную группу, все считали себя меньшевиками. О большевиках они слышали, но в чём выражается отличие их от меньшевиков — не знали.
Завод Фукса в 1906 г. имел крепкую социал-демократическую организацию, состоящую исключительно из рабочих, и крепкое профессиональное ядро. Завод первым откликнулся на наш призыв о помощи, когда мы проводили стачку керченского землечерпательного каравана. Завод прислал к нам своего делегата, который привёз нам от рабочих завода привет и пятьсот рублей денег. Это сильно укрепило моральное состояние бастующих.
Отсутствие активной партийной работы отражалось и на профессиональной работе. Профсоюзная работа даже в узких экономических рамках не развёртывалась, как бы застыла и не двигалась.
Увязав партийную группу с мелитопольской организацией, мы взялись за расширение партийной работы на заводе. Я поставил перед партийной группой задачу политизации профсоюзной работы: ведение профсоюзной работы как среди членов профсоюзной группы, так и среди рабочих, не членов профсоюза, на основе всей программы нашей партии; организацию профсоюзных кружков, в основе работы которых стояли бы политические вопросы.
Против такой установки партийная группа не только не возражала, но считала, что вовлечение профсоюзников в политическую работу не только активизирует профсоюзную группу, но и встряхнёт притихших рабочих, стоящих в стороне от всякого движения. Ни один из партийцев не поставил вопроса, что такая работа выходит за пределы профессиональной борьбы. Ни у кого
Профсоюзный актив состоял главным образом из молодёжи и охотно принимал участие в организации профсоюзных кружков. В основу нашей работы мы поставили участие в организации профсоюзных кружков и вопрос о значении 1 мая. Хотя до мая оставалось ещё больше двух месяцев, эту тему мы всё же решили проработать, потому что на этом вопросе нам было легче развернуть работу, подводя кружки через этот вопрос к программе. Пропагандистов у нас не было, и мы справлялись собственными силами. Программу партии и ещё кое-какую литературу нам прислали из Мелитополя. Как мы ни старались не быть на виду, наша работа всё же привлекла внимание полиции. Двоих профсоюзников допрашивал какой-то полицейский чин:
— Вы что это там за собрания устраиваете?
— Мы собраний не устраиваем, а иногда по делам заводской кассы беседуем.
— Знаем мы эту кассу… Советую быть потише.
Полиция по-видимому пронюхала, что рабочие зашевелились, и решила припугнуть. Полицейский допрос никаких последствий за собой не повлёк, и работа продолжала протекать прежним порядком. Кружки наши медленно, но всё же росли, и наша организация шла к 1 мая со значительной подготовкой.
В апреле, когда я уже все свои специальные работы закончил и потешал непритязательных обывателей Б. Токмака обрывками каких-то картин, кино посетил один из помощников пристава и учинил беседу с моим хозяином относительно моей персоны. В результате забрал мой паспорт. Когда кино закрылось, хозяин сообщил мне об этом событии.
— Вы им не говорите, что я с вами об этом говорил. Помощник пристава просил меня не говорить вам, что он ваш паспорт забрал. «Вернём», говорит.
Я сделал вид, что меня мало трогают заботы полиции о моём паспорте, а сам думал, как бы хоть немного денег получить с моего хозяина.
— Вы дайте мне немного денег, хочу завтра кое-чего себе на базаре купить.
— Сколько за мной накопилось?
— Рублей тридцать, кажется…
— Моё кино пока только вас оправдывает. Двадцать рублей вам пока дам.
Я в эту же ночь, сообщив о положении одному из товарищей, пешком через степи отбыл из токмакских палестин, оставив полиции мой паспорт, а хозяина кино без демонстратора. В Симферополе, информировав комитет о состоянии работы в Б. Токмаке, я получил явку и направил свои стопы в Одессу в надежде закрепиться там на более продолжительное время.
В Одессе
Одесса встретила меня весьма негостеприимно.
— Товарищ, как у вас дело обстоит с паспортом? Если сомнительный, не вздумайте прописаться. Проверка вновь приезжающих идёт тщательно.
Насчёт моего паспорта у меня, понятно, никаких сомнений не было, поэтому о прописке нечего было и думать. Поместили меня у каких-то двух девиц, посещавших, кажется, фельдшерские курсы. Просидел дня четыре, просунуться на работу, независимо даже от состояния моего паспорта, было совершенно невозможно.
Потолкался среди грузчиков, но и там весьма голодно стучали зубами: и смотрели недружелюбно на моё появление. А тут ещё девицы встревожились, померещился им какой-то «тип», и меня переселили на одну из одесских землечерпалок.