Мусаси
Шрифт:
Чайник над огнем весело забулькал. Привычный домашний звук отвлек Ёсино от переживаний.
– Скоро рассвет. Выпей чаю и погрейся у огня, – обратилась она к гостю.
– Спасибо, – ответил Мусаси, не пошевельнувшись.
– Чай готов, – повторила Ёсино, но Мусаси не обернулся.
Ёсино тоже молчала. Ей не хотелось казаться навязчивой, но поведение гостя ее задело. Любовно приготовленный чай пришлось вылить. «Какой смысл предлагать изысканный чай мужлану, который ничего в нем не понимает», – с досадой подумала она.
Мусаси сидел спиной к Ёсино. Она ощущала, как напряжен каждый его мускул. Глаза Ёсино
– Мусаси!
– Да.
– Ты напрягся в ожидании нападения?
– Нет, просто не хочу расслабляться.
– Из-за врагов?
– Конечно.
– Если ты перенапряжешься, то при внезапной атаке тебя сразу же убьют. Я очень волнуюсь за тебя.
Мусаси не отвечал.
– Я женщина и ничего не понимаю в «Искусстве Войны», но, понаблюдав за тобой всю ночь, я вдруг испытала страшное чувство, будто тебя изрубили на куски. Тень смерти нависла над тобой. Десятки мечей подстерегают тебя. Может ли такой человек, как ты, выйти из боя невредимым?
Ёсино говорила доброжелательно, но ее слова насторожили Мусаси. Он стремительно обернулся и, подойдя к очагу, сел напротив куртизанки.
– Вы хотите сказать, что я еще незрел?
– Тебя это сердит?
– Я не обижаюсь на слова женщины, но хотел бы знать, почему вы решили, что меня убьют.
Мусаси отчетливо представлял зловещие планы людей Ёсиоки, представлял блеск их мечей. Он ждал их мести и во дворе Рэнгэоина и подумывал о том, что нужно куда-нибудь скрыться. Бегство было бы бестактным по отношению к Коэцу и бесчестным по отношению Ринъе, которой он пообещал вернуться в «Огия». Но он остался в «Огия» только потому, что не хотел обвинений в трусости.
Вернувшись в «Огия», Мусаси даже похвалил себя за самообладание. И вот Ёсино без труда разглядела его незрелость. Мусаси не огорчился, если его поддразнивали бы, как принято среди куртизанок, но Ёсино была совершенно серьезна.
Мусаси сдерживал злобу, но глаза его сверкали как острия мечей. Он не отрывал взгляда от белого лица Ёсино.
– Объясните, что вы имели в виду.
Ёсино медлила с ответом.
– Может, вы пошутили?
На щеках Ёсино появились ямочки. Она улыбалась.
– Нет! Разве я могу позволить такие шутки с воином?
– В таком случае на что вы намекаете?
– Попробую объяснить, если настаиваешь. Ты внимательно слушал, когда я играла на лютне?
– При чем тут лютня?
– Напрасно я спросила об этом. Ты был так сосредоточен на своих мыслях, что едва ли воспринимал богатство музыки.
– Я внимательно слушал.
– Задумался ли ты над тем, как всего четыре струны могли сотворить гармонию низких и высоких звуков, мягких полутонов и громовых аккордов?
– Я слушал балладу. Вот и все.
– Попробуем сравнить лютню с человеком. Не стану утомлять тебя техникой игры, лучше прочту стихи Бо Цзюйи, в которых он описывает звучание лютни. Ты их, конечно, знаешь.
Ёсино, слегка изогнув бровь, начала декламировать низким голосом. Стихи звучали как речитатив.
Толстая струна грохочет как дождь, Тонкие струны нашептывают секрет. Шепот и шум дождя слились, Смешались, как крупные и мелкие жемчужины На нефритовом блюде. Слышен– Всего четыре струны способны выразить множество чувств. В детстве лютня удивляла меня этим волшебством. Я разбила лютню, чтобы посмотреть, что у нее внутри. Потом я попыталась сама сделать лютню. После нескольких попыток я поняла ее секрет. Он заключен в ее сердце.
Ёсино принесла лютню из соседней комнаты.
– Взглянув на ее сердце, ты поймешь, почему она рождает невероятное разнообразие звуков.
Взяв острый нож, Ёсино ловко поддела им заднюю деку инструмента. Несколько точных движений, и лютня раскрыта. Мусаси почудилось, словно из нее вот-вот хлынет кровь. Он ощутил боль, будто лезвие полоснуло и его. Отложив нож за спину, Ёсино приподняла лютню, показывая Мусаси ее внутренность.
Глядя на точные удары, которые наносила эта сильная тонкая рука, Мусаси подумал, не склонна ли Ёсино к жестокости. Он и сейчас слышал жалобный стон дерева.
– Видишь, у лютни внутри ничего нет, – продолжала она. – Многообразие звуков исходит от деревянной крестовины в середине – это сердце лютни. Будь крестовина совершенно прямой и неподвижной, звучание оказалось бы невыразительным и монотонным. Детали крестовины изогнуты и скреплены намертво, поэтому они вибрируют. Словом, звуковое богатство лютни происходит от известной свободы движения деревянных вибраторов. Это свойство лютни относится и к людям. Нужно быть гибкими. Дух должен витать свободно. Бесчувственный холодный человек скован и угнетен.
Мусаси смотрел на лютню. Губы его были упрямо сжаты.
– Кажется, нет ничего проще, – продолжала Ёсино, – но люди закрепощены в себе. Легким движением пальцев я заставляю струны звучать как мечи, копья и гром, ведь у лютни есть сердце, в котором переплетены жесткость и гибкость. А в тебе я не вижу гибкости, одна несокрушимая твердость. Будь вибратор лютни таким же жестким, дека раскололась бы от первого удара по струнам. Вероятно, я беру слишком много на себя, но хочу оградить тебя от лишних неприятностей. Я не шутила. Понимаешь, о чем я говорю?
Вдали прокричал петух. Сквозь щели ставней сверкнули лучи солнца. Мусаси молча смотрел на растерзанную лютню. Он не слышал крика петуха, не видел солнца.
– Вот и утро! – воскликнула Ёсино. Она словно сожалела о том, что ночь миновала. Она протянула руку, чтобы подбросить веток в огонь, не заметив, что дров больше не осталось.
Послышался скрип ворот, щебетание птиц – обычные звуки утра. Ёсино не собиралась открывать ставни. Огонь в очаге погас, но кровь ее не остыла. Девочки-служанки знали, что хозяйку нельзя беспокоить, пока она их не позовет.