Мушкетер

Клугер Даниэль Мусеевич

Глава девятая,

в которой я покидаю Париж

Расставшись с Атосом и Арамисом, я отправился домой. Не то чтобы после встречи с друзьями появились причины к улучшению настроения, но, удивительнейшим образом, передо мной словно забрезжила надежда. Я и сам не мог понять почему – ни Атос, ни его родственник не могли мне помочь, не зная всего, а я не мог их посвятить ни в содержание секретного приказа, ни, разумеется, в прошлое мое и моей семьи. Тем не менее, после встречи я немного воспрянул духом.

Но по мере приближения к своему жилищу, я вновь все более поддавался унынию. Видимо, я обречен был на то,

чтобы, нарушив приказ, скрываться вдали от Парижа, или же вообще бежать заграницу. Разумеется, мне и в голову не приходило, что я мог просто выполнить приказ – то есть, арестовать семейство Лакедема и доставить их в Испанию. В какой-то момент я решил ночью пойти в уже полюбившийся мне дом и помочь им бежать из Парижа. В этом случае я мог бы утром, как ни в чем не бывало, подъехать к дому, с каретой для перевозки арестованных и в сопровождении лакея, – и обнаружить, что дом опустел.

Такое решение показалось мне столь здравым, что я всерьез начал его обдумывать. И сразу же понял, что оно невыполнимо – «лавочники»! Никаких сомнений быть не может в том, что за домом Лакедема следят и днем, и ночью. А значит, мой ночной визит не спасет семейство ростовщика.

Больше, сколько ни думал, я придумал ничего. Мрачное настроение мое вызвано было не только печальной необходимостью смерти несчастного семейства, скорее всего – мучительной и позорной, – но и тем, что, вместо возмездия за убийство отца, я вынужден было помогать его убийце довершить задуманное! Это заставляло меня буквально скрежетать зубами от ненависти и бессилия! Но что я мог поделать? Похоже, оставалось одно: все-таки(,) попытаться бежать вместе с Исааком Лакедемом, Сюзанной и Рашелью. Сбиры не могли бы мне воспрепятствовать – если бы я действовал решительно и энергично. Конечно, в этом случае придется распрощаться с мечтой о плаще мушкетера. Пожалуй, я бы, в конце концов, примирился с этой мыслью, если бы не другая, занозой сидевшая в моем мозгу: сбежав из Парижа с людьми, которых мне поручено было арестовать, я, возможно, навлекал немилость его преосвященства не только на себя, но и на моих друзей-мушкетеров. А, кроме того, мне наверняка придется расстаться не только с мечтами о военной карьере, но и с планами мести дону Жаиме.

Словом, было от чего прийти в уныние. И в таком вот расположении духа я пришел домой, где уже дожидался мой верный Мушкетон. Увидев мое мрачное лицо, он засуетился у заранее накрытого стола, зная, что в любом настроении я не мог пожаловаться на отсутствие аппетита. Но сегодня я разочаровал верного слугу, отказавшись обедать. Вместо этого, не снимая ботфортов, я завалился в постель. Мушкетон молча наблюдал за мною, огорчено качал головой и то и дело вздыхал.

– Хватит вздыхать! – проворчал я. – Без того тошно. Гримо передал тебе, что мы уезжаем? Вот и займись сборами. Впрочем, – добавил я, чуть смягчившись, – можешь сначала пообедать. Я не голоден.

Мушкетон не заставил себя упрашивать дважды – он изрядно проголодался за целый день стояния на посту. Сев за стол и уплетая за обе щеки мой обед, добрый малый пытался меня отвлечь от невеселых мыслей вечными своими небылицами о прежней жизни. Как всегда, из его рассказов выходило, что он облазил чуть ли не все уголки Франции и сопредельных стран, и в каждом с ним или его друзьями случались истории, одна другой невероятнее. Обычно я слушал его с удовольствием – но сегодня его трескотня вызывала лишь раздражение. Сегодня меня нисколько не увлекали бесконечные похождения браконьеров и контрабандистов.

– Вот что, Мушкетон, – я раздраженно прервал его, – прикуси язык! Давай-ка, ешь поживее, и за дело. Нам предстоит завтра с утра пораньше выехать

из Парижа. Приготовь дорожное платье, почисть мою шпагу, задай корм коням. И оставь меня в покое – я должен выспаться. Если понадобятся деньги – возьми в кошельке. Но смотри! – я погрозил ему пальцем. – Я знаю, сколько там лежит, до последнего су!

После этого я отвернулся к стене и вскоре действительно уснул, словно провалился в пустоту без сновидений. Проснулся непонятно, от чего. Может быть, кто-то вскрикнул за окном, может быть, Мушкетон, спавший в передней, в углу вдруг захрапел слишком громко. Во всяком случае, ночь еще не закончилась. Я снова закрыл глаза и вновь попытался уснуть. Сон больше не шел. Вместо этого в голове моей вновь зароились печальные мысли, связанные с предстоящим днем.

И тут, словно в мгновенном озарении, я нашел решение неразрешимой, казалось бы, проблемы. Оно, это решение, было весьма рискованным, но, все-таки, вполне возможным. Видимо, в том странном состоянии между сном и бодрствованием, в котором я пребывал, неожиданным образом переплелись мои сетования по поводу собственной репутации, лукавые слова Арамиса о букве письменного приказа и россказни моего слуги. Сердце мое забилось, словно перед битвой. Я вскочил на ноги и взволнованно заходил по комнате. Впервые мне показалось, что из тупика, в котором оказались я и мои друзья, есть выход. Очень узкий, протискиваясь в который можно в кровь ободрать бока, а то и вообще застрять навсегда. Но он есть, этот выход, есть! Для того, чтобы им воспользоваться, требовались решительность и готовность рисковать. Я был безусловно уверен в том, что и того, и другого у меня хватало в избытке. Необходимо было и еще кое-что, зависящее уже не от меня, а от тех высших сил, которые иной раз вмешиваются в течение жизни, заставляя события течь по тому или иному руслу. Но ведь молодой человек всегда верит в то, что счастливый случай на его стороне, и лишь его Фортуна дарит благосклонной улыбкой.

Правда, спустя несколько мгновений, возбуждение уступило место сомнениям. Я подошел к окну, чтобы немного охладить разгоряченную голову. Прежде всего нужно было удостовериться в том, что я не ослышался вечером. Действительно ли Мушкетон произнес то, что подсказало мне выход? Или же, будучи полностью погружен в свои мысли, я обманулся? Выйдя в переднюю, я растолкал слугу (это далось с большим трудом) и нетерпеливо спросил:

– Где, говоришь, тебя надули?

Мушкетон сонно хлопал глазами, не понимая толком, о чем я говорю.

– Да черт тебя подери! – я ухватил его за рубаху на груди и затряс что есть сил. – Ты вчера рассказывал, как твои друзья-контрабандисты обвели тебя вокруг пальца при расчетах за табак?

Он кивнул, после чего снова закрыл глаза и привалился к стене (мои руки не давали ему улечься). Я снова тряхнул его:

– Как называется тот городок?

– Какой?

– Да вот тот самый! – заорал я. – Проснись, черт тебя побери!

Я схватил ковш с водой и опрокинул ему на голову. Мушкетон вскочил, отдуваясь и, наконец, проснулся.

– Вот так, – сказал я, немного успокаиваясь. – А теперь повтори то, что ты мне рассказывал вечером!

Несколько минут я бился с ним, пока он, наконец, понял, что я хочу услышать. Лицо его прояснилось.

– А-а... – протянул он. – Вы об этом подлом цыгане? Ну да, каналья обвел меня вокруг пальца, сперва пообещал полсотни пистолей, а потом вывел аккурат на таможенников. Я едва ноги унес. Очень хотел с ним рассчитаться, но куда там!

– Где это было? – спросил я. – Мушкетон, повтори мне, пожалуйста, название этого городка, в котором тебе пришлось отсиживаться в погребе, пока таможенники тебя искали.