Мусорщики "Параллели" 5
Шрифт:
Кен Рёма стремился перевернуть Хатиман вверх тормашками. Устроить встряску застарелым традициями и заплесневелой гордыни своего народа, как никто до этого не делал.
«Хатиману необходимо очищение огнём, по-иному уже никак» — всё время повторял Рёма в окружении своих людей, в числе которых был и Исикава. В его словах была печаль и искренняя любовь к своей родине. Исикава понял, что в этот раз его не обманут и не бросят на произвол судьбы.
Поначалу им сопутствовала удача. Так как никто не воспринимал Рёму всерьёз, им удалось создать сложную, работающую, как часы, организацию, проникшую в каждый аспект жизни Хатимана.
Будто предчувствуя это, Рёма до последнего держал в тени своё ближайшее окружение, доверяя грязную работу иным людям. А когда он понял, что «Параллель» села ему на хвост, Рёма отдал им приказ залечь на дно. А сам он, не смотря на очевидный провал, решил приступить к осуществлению государственного переворота. Рёма надеялся на эффект неожиданности, но это помогло лишь отчасти. После отчаянного сопротивления, восстание было жестоко подавлено.
И хоть Рёма сделал всё возможное, чтобы спасти своих людей, но многие из них не захотели сидеть на месте и попытались спасти его. Исикава тоже хотел пойти с ними, но затем он понял, что ни к чему хорошему это не приведёт, пусть им даже и удалось спасти Рёму. Им нужен был сильный союзник. И в момент отчаяния у Исикавы он появился.
Через несколько дней после неудачного нападения на конвой Рёмы к нему заявился Тчи с новой отчаянным заданием и предложением помощи по спасению Рёмы из Тартара. Шокированный его появлением, Исикава встретил Тчи в штыки. Как он смог найти его убежище? Откуда Тчи знал о том, что Рёма тайно купил несколько частных домов по всей Башни, а этот дом в Прометее вообще был куплен посредником посредников?! Да и то, что он ему предлагал было ещё большим безумием, чем ограбление «Параллели». Он уже хотел выгнать Тчи, не смотря на заманчивый союз с его нанимателями, но неожиданно из-за спины хитрого наёмника вышла Глициния, и он всё понял! После долгого разговора, Масамунэ всё-таки решился на эту аферу.
«И что же теперь? — посетила мысль Исикаву, чьё сознание наблюдало за тем, как рушилась его защита и чудовищная сила Дэвида Шепарда, жадно принюхиваясь, подбиралась к нему всё ближе и ближе. — Я выполнил часть своей сделки, но не узнаю: исполнит ли Аджит и тот, кто стоял за ним, своё обещание? Можно ли ему верить? Он ведь не убил меня, хотя это было бы разумным!.. Аджит попался в ловушку Глицинии, так как верил в их договорённость… Нет, он не обманет. Но когда они это провернут и как? Впрочем…»
Исикава внутренне улыбнулся, понимая, что ему больше не суждено увидеть Кена Рёму. Он не сможет часами с ним разговаривать о великих перспективах и пытаться найти способ решения волнующих их проблем и трагедий. Он… никогда больше не сможет быть рядом с ним… со своим возлюбленным Кеном.
По щекам Исикавы потекли горячие слезы, и он начал смеяться. С каждой секундой его смех становился всё громче и громче, излучая облегчение и озарение. Не ожидавшей подобной реакции, Дэвид убрал руку и вопросительно посмотрел на Чуви, что не меньше его был поражён тому, как себя вёл Исикава. А их пленник просто понял, что ему нужно было сделать и он это сделает. Он не даст им узнать всё, что он помнил и знал. Пусть Рёма посчитает это за предательство, но это совершенно не так. Он подарил своему Кену шанс. Шанс осуществить свою мечту.
Исикава
— Прости меня, Кен, но это единственное, чем я мог тебе помочь!
Затем на его лице появилась улыбка, полная облегчения, и Исикава Масамунэ, по прозвищу «Тваштра», испустил дух.
Глава 27 "Решение Несут-Бити"
— Он мёртв, — спокойно ответил Дэвид, вновь способный внятно говорить, когда после непродолжительного замешательства он дотронулся до холодного лба Исикавы. На лице вора застыла усталость и удовлетворённая улыбка.
— Что? — резко переведя взгляд с Масамунэ на Шепарда, растерянно произнёс Чуви, выпуская из-за рта не закуренную сигарету. — Как это умер?
— Это значит, что его организм больше не функционирует, — с холодным сарказмом, ответил Дэвид. — Сердце не бьётся, лёгкие не качают воздух, нервы перестали отправлять импульсы по всему телу. Хотя, когда ты в последний раз умирал по-настоящему?
— Не так уж и давно, — слабо парировал Чуви, а затем он громко крикнул, перекрывая шум надвигающейся людской толпы. — Сплин живо вытаскивай его!
Сплин не ответил, но при этом, словно из-под воды, показалось и всплыло на поверхность тело убившего себя вора. Чуви схватил труп за грудки и оттащил его чуть в сторону. Он присел возле него, положил на грудь правую руку и мягко надавил ею. Тело изогнулось, а конечности дёрнулись и вновь замерли. Чуви повторил движение рукой, и труп вновь изогнулся, дёрнулся и бесшумно замер. Мусорщик в третий повторил движение и вновь безрезультатно. Затем он обратился к Дэвиду:
— Тебе удалось, что-нибудь узнать?
— К сожалению, не удалось, — не сразу ответил Дэвид, внимательно всмотревшись в Исикаву. — Он сопротивлялся до последнего. Когда же мне удалось пробить его оборону, случилось то, что ты и сам видел, а потом он взял и умер.
— А я думал, что ты, Исикава кун, был из тех людей, кто не обладают чувством юмора, — горько усмехаясь, протянул Чуви, сев рядом с почившим противником и сложив руки на коленях в замок. Дэвид увидел в глазах мусорщика настолько странные оттенки печали, что он вновь задался вопросом об истинной личине Чуви, которую звали Камалем.
Возле них всплыл Сплин, его взгляд был направлен в сторону входа. Через секунду в зал ворвался поток вооружённых людей во главе с хатиа Сепду. Они начали осматриваться по сторонам в поисках врагов, но увидев мусорщиков, воины осторожно переглянулись. Хатиа начал сверлить взглядом Чуви, но тот и не думал отзываться, и поэтому он переключился на Дэвида. Тот в свою очередь многозначительно развёл руками, и Сепду, тяжело вздохнув, отдал приказ солдатам обследовать помещения Архива. В зале, кроме мусорщиков остался хатиа и его охранника. Сепду поднялся по развалинам к троице и всмотрелся в труп. Он открыл рот и хотел что-то спросить у Чуви, как в зале раздался пронзительный крик, полный боли, а затем озлобленные причитания: