Мустанг
Шрифт:
Нобл Бишоп был ганфайтером. Ходили слухи, что он убил в поединках двадцать человек. Если уменьшить число вполовину, это может оказаться правдой... во всяком случае, человек десять он убил при свидетелях. Сколько он уложил выстрелом в спину, я не знал, хотя такие штуки скорее в характере Фрайера, чем Бишопа. Что же касается Феррары, то он всегда полагался на нож.
Все трое были известными наемными убийцами, людьми, готовыми на все, если дело касалось насилия. Сильвия без сомнения прознала о них через Хукера или его дружков и тут же наняла их.
Гарри Мимс был
– Не нравится мне это, - сказал он.
– Место какое-то странное.
– Ты боишься?
– Я удивился, потому что старик казался мне крепким и крутым. В любое другое время за такой вопрос мне пришлось бы отвечать на поединке.
– Называй это как хочешь. Может индейцы правду говорят. Не люблю я бывать в этом каньоне, и никогда не любил.
– Ты приезжал сюда и раньше?
– Да... Он усеян костями. Там умерло много людей.
– Ясное дело. В каньоне погиб караван Натана Хьюма, или его большая часть. Их кости там и лежат. Что еще ты хотел увидеть?
– Там есть и другие, - спокойно сказал он.
– Говорю тебе, не нравится мне это место.
– Тогда давай выкопаем золото и побыстрее смотаемся. Если мы не сделаем этого сейчас, потом будет поздно, потому что сюда заявятся все кому не лень.
Мустангу каньон тоже был не по душе. Он пытался развернуться, кусал удила и делал все, что мог, чтобы повернуть обратно. Остальные лошади тоже нервничали, но не так, как мой жеребец.
Мы въехали в каньон, и вокруг нас сомкнулась темнота. Впереди закашлялся и остановился Гарри Мимс.
– Хотим мы или нет, придется ждать рассвета. Здесь пруд, покрытый зеленой слизью, и полно дыр в земле. Бог знает, что в них, но мне хотелось бы там оказаться.
Мы не стали спешиваться, хотя ни один из нас не мог бы сказать почему. Нас удерживало какое-то тяжелое ощущение и то, как вели себя лошади. Я понимал, что мустанга можно оставить без седока только крепко-накрепко привязанным.
Через некоторое время заскрипело седло.
– Я слезаю, - сказала Пенелопа.
– Хочу осмотреться.
– Подождите!
– резко произнес я.
– Здесь можно попасть в западню. Оставайтесь в седле и ждите.
В ответ я ожидал какой-нибудь резкости, но Пенелопа промолчала. Она опять забралась на лошадь и тихо сидела. К этому времени небо стало сереть, скоро станет светло.
Через несколько минут заговорил Мимс.
– Если хочешь, можешь считать, что я боюсь, но мне не терпится выбраться отсюда.
Камни и кусты начали приобретать очертания, постепенно начали проступать стены каньона. Выбраться оттуда, кроме как через устье, было невозможно. Во всяком случае так я думал тогда.
– Мне бы не помешала кружка свежего кофе, - сказал я.
– Не сейчас. Давай заберем золото и поскорее уедем.
– Это не так-то легко, ответил я.
– С золотом всегда нелегко.
Тем не менее мне хотелось выбраться отсюда не меньше, чем Мимсу, поскольку каньон производил гнетущее впечатление.
Мы увидели пруд, оказавшийся рядом с лошадью Пенелопы, - неподвижная, мертвая вода, покрытая зеленой пленкой слизи. Пенелопа наклонилась и веткой, отломанной от сухого дерева, взбаламутила поверхность. Вода под пленкой была темной и маслянистой.
– Вы что-нибудь заметили?
– вдруг спросил Гарри Мимс.
– Здесь нет птиц. Насекомых я тоже не заметил. Может индейцы и правы.
От его слов у меня по коже побежали мурашки.
– Ладно, - сказал я, - по моим сведениям, золото закопано чуть дальше.
Петляя между обломками скал, мы пробрались к тому самому месту. Костей там было еще больше. Побелевший от времени череп мула лежал рядом с продавленной грудной клеткой. Однако скелеты были целыми, а не растащенными на части, как бывает, когда над трупами попируют волки и койоты.
Я обратил внимание, что стены каньона слишком круты, чтобы по ним могла забраться лошадь, а в некоторых местах непроходимы даже для человека. И все же я заметил здесь признаки жизни - это были отпечатки копыт диких лошадей. Совсем недавно здесь прошли несколько голов, но встретились и более старые следы, которые вели к задней стене. Повинуясь внутреннему импульсу я развернул коня.
– Ищите золото, - сказал я, - мне надо кое-что проверить.
Не дожидаясь ответа, я повел коня по следам диких мустангов, и можете мне поверить, мой конь двинулся с радостью. Ему не нравилось стоять здесь, в тупиковом каньоне, совсем не нравилось.
Отпечатки копыт вели в глубь каньона в нагромождение свалившихся со скального откоса валунов и камней. Они извивались между камнями и зарослями кустарника, и внезапно я обнаружил, что нахожусь на тропе, круто поднимающейся по такой узкой трещине в склоне, что там едва мог протиснуться всадник на лошади. Тропа вела вверх, затем поворачивала, но у меня не оставалось никаких сомнений, что она заканчивается на верхнем плато.
Значит, есть еще один выход.
Вдруг я услыхал слабый крик и обернулся в седле. Я не представлял, что заехал так далеко и так высоко. Отсюда машущая мне фигурка Пенелопы казалась совсем маленькой.
Подскакав к ним, я увидел, что Мимс лежит на земле лицом вниз, и когда я перевернул его, то заметил, что его кожа приобрела синюшный оттенок.
– Надо его вывезти, - быстро сказал я.
– Если появятся остальные, а он без сознания...
Я понятия не имел, что с ним - похоже, упал отчего-то в обморок, сердце бьется, но немного учащенно. Я взвалил Мимса на седло, привязал и повел его лошадь в поводу к выходу в устье каньона. Мы сразу же направились к месту нашего прежнего лагеря, никого не встретив по пути, и скоро были среди тополей и ив на берегу ручья. К этому времени свежий воздух, а может быть равномерное покачивание в седле принесло Мимсу пользу. Я снял его с коня, остро ощущая свою беспомощность, не зная, что с ним делать, однако через минуту он начал приходить в себя.