Мутанты
Шрифт:
Отдал армии двадцать пять лет. Горел желанием служить еще, но увы! Его патриотизм не поняли. Предложил Марксине научиться стрелять из пистолета, но она отказалась.
Владимир Ильич доказывал: мы живем во времена коммертизации и криминализации. И каждый день может быть последним. Марксине надоели заморочки Владимира Ильича, но она не уходила из холла до тех пор, пока он не ушел в свою комнату, которая была около двери коттеджа, как будка для охранной собаки.
Марксина вошла в спальню: Сергей, лежа на тахте, в робе и сапогах, храпом отпугивал мух, в горле у него булькало,
Им так повезло с тетушкой: живи да радуйся, так нет, Сергей начал заглядывать в бутылку, что раньше с ним не случалось. Неужели, как говорила тетя, начал беситься от жира? Хотелось верить, что перебесится, адаптируется к новой жизни.
"Пьяный - проспится, дурак - никогда", - надеялась Марксина.
Сергей зашевелился, замычал как бык, сгреб жену как медведь и залез на нее. Впился слюнявым ртом в ее губы, будто паук старался высосать Марксину. От него воняло, как из заброшенного общественного туалета. Марксину чуть не стошнило. Попыталась сбросить его с себя. Муж потребовал: "Стоять! Задирай хвост!".
Чтобы он не опозорил перед тетушкой и посторонним человеком, Марксина уступила мужу. После этого его начало рвать. Марксине удалось сбросить с себя Сергея. Он брякнулся на пол и затих. Пришлось Марксине менять облеванное постельное белье и отмываться в ванной.
Утром за завтраком, на семейной планерке, Сергей отсутствовал по понятной причине.
Тетя Мотя, озадачив всех, отправилась по делам с Владленом. Вскоре приехал Виктор за Марксиной, чтобы отвезти ее на лекции. Также, как вчера, приветливо поздоровался и повез в университет. В салоне авто было прохладно. Играла бодрящая музыка. Виктор не шутил, не забавлял сальностями. Вел себя, как будто везет важную персону.
Не пролезло - и не надо, - вспомнила Марксина вчерашние слова Виктора и надулась на него.
В назначенное время, после окончания лекций в университете, где училась коммерческому делу и юриспруденции, Виктор приехал за ней. День прошел жаркий, и к вечеру стало нестерпимо душно. От раскаленных за день кирпичных и бетонных коробок, от поплывшего асфальта несло жаром и гарью. Виктор предложил съездить к морю. Марксина согласилась.
Заехали в один из бутиков тети. Продавщицы встретили Марксину, словно маму родную, прогибались перед ней, из кожи лезли, чтобы угодить. Марксина выбрала веселенькое платье и бесстыдный купальник. Виктор, по пути к морю, попросил заехать за его семьей. Марксина сделала одолжение. Жена Виктора оказалась миловидной, даже красивой женщиной в соку. Их шустрый мальчишка крутился юлою и, пока ехали до пляжа, одолевал вопросами: почему, зачем и для чего.
Марксина по профессиональной привычке отвечала на его вопросы и досадовала, что в свое время не родила ребенка. Жена Виктора одергивала почемучку: "Эдик, не приставай к тете!".
Когда приехали на пляж, еще
Марксина с завистью смотрела на широкую спину Виктора, на белые руки его жены, обнимающие мужа, еще не загоревшие красивые ноги, смотрела на счастливую в любви пару, и черная зависть скребла ее сердце. "Ну почему я не на ее месте. Почему природа тратит краски на одних и скупится для таких, как я?". Ни один мужик не задерживает на ней взгляда, наоборот, если попадется на глаза, то подумает: "Вот баба! Страшней атомной бомбы!".
Раздевшись, посмотрела в зеркало. Лучше бы не смотрела.
"Пугало я огородное", - подумала, и слезы потекли из глаз.
– "Утопиться, что ли?" - отчаялась Марксина и пошла к морю, в последний путь. Морская вода окатила ее прохладой. Следующий вал прошел через голову и рассыпался белой пеной на берегу. Марксина продолжала "топиться". Еще одна волна, выше и круче прежней захлестнула Марксину и оторвала ото дна, и Марксина забарахталась. Морские волны понесли ее к берегу.
Почувствовав легкость тела и души, топиться передумала. Освежившись, вышла на берег и направилась к машине, чтобы переодеться (загорать не стала по известной причине). Около авто крутились два подозрительных типа. Заметив Марксину, быстро ретировались. Дверца автомобиля оказалась закрытой, а Марксина не знала, как ее открыть. Кстати подбежал сынок Виктора. Просунул руку в приоткрытое окно, что-то щелкнуло и дверца открылась. Сел в кресло, что-то нажал пальчиком, подкрутил, и мелодия легкомысленной ламбады, рожденная морем и солнцем, вырвалась из тесного электронного ящика и чайкой полетела над заполненным загорающими пляжем, над кромкой прибоя, покрытого белой пеной, над темно-синими волнами с белыми гребешками. Раскаты прибоя контрбасом вторили ритму танца.
Тетя, потанцуем ламбаду!
– пригласил хлопчик. Марксина представила себя крутящейся обезьянкой на виду людей и засмеялась.
Не умеете? Зато я умею! У мамы научился, - похвастался мальчонка и начал выпендриваться в такт музыке. К нему присоединилась пигалица с мороженым в руке. Кушая мороженое, завертелась и завихлялась похлеще мальчика.
Прибежали и другие дети и тоже завертелись, точно дикари около костра. Даже самые маленькие задергались, подражая старшим.
– Черт те что устроили, - заворчала толстая, с лицом из прошлого, старуха.
– Сталина надо. На Колыму всех, пущай на морозе киркой повкалыват!
– поддержал ее злобный беззубый старик.
– Выключи сейчас же, - тоном учительницы сказала Марксина, но свистопляска продолжалась.
Марксина села в машину, но не знала, как выключить антисоциальную музыку. Подошел Виктор. Веселье прекратилось.