Муза для чудовища

Ли Марина

Я кивнула, не сводя глаз со сцены. Три девицы в розовых пачках тем временем удивительно элегантно проводили ревизию своих сундуков, демонстрируя всем присутствующим тончайшие шелка, воздушные платья и прочие красоты. Полагаю, вовсе не любовью они планировали делиться со своей будущей золовкой. Скорее, нарядами… Впрочем, у каждого своё понятие о любви.

Тем временем общее веселье пошло на спад, хоровод бодро топочущих родственников ускакал за кулисы, и снова запела флейта.

— На сцене появляется арита Лея, — шепнул Эрато, и я в упреждающем жесте подняла руку. Теперь и без слов всё было понятно. Сложно было не увидеть, как старший

Луар потерял сердце в ту же секунду, как увидел невесту своего брата. Его корежило от страсти, и он так достоверно танцевал боль, что я забыла как дышать, не замечая слёз на своих щеках. Но за боль, как известно, никто не любит. Любят вообще не за что-то, а потому что и вопреки всему. Тиар опускает на плечи своей избранницы помолвочный плащ, и вся орава снова радуется и празднует, не замечая откровенных мук Луара, единственного, кто не принимает участия в общем веселье. Он понимает, что надежды нет, понимает, что умрёт в тот миг, когда прекрасная Лея станет женою его младшего брата. Жить ему осталось недолго, потому что свадьбу назначили на утро.

Последняя надрывная ота исчезла под театральным куполом, и я вздрогнула от неожиданности, когда на меня обрушился шквал аплодисментов. Не на меня — на артистов. Занавес плавно опустился, а я всё так и сидела, безвольно опустив руки. Никогда не думала, что балет — это так прекрасно.

— Агашка, — окликнул меня Ингвар, — антракт. Посидим тут, или хочешь прогуляться? В буфет? В комнату для девочек?

Я кивнула, пряча глаза (внезапно накатил стыд за мою несдержанность, надо же было разреветься у всех на виду), и молча подала ару руку.

К счастью, Эрато молчал, деликатно предоставляя мне время прийти в себя. И лишь у дверей в дамскую комнату произнёс немного мрачновато:

— Ты совершенно невероятная. Никогда не видел, чтобы кто-то так реагировал на «Лею».

Я недовольно поджала губы, а мой начальник задумчиво заметил:

— Мне даже на мгновение стало жаль, что я и ты… — не cтала дослушивать и, откровенно струхнув, сбежала от Эрато.

Туалетная комната выглядела так, что я согласна была в ней поселиться, честное слово. Пушистые ковры, дорогая сантехника, утончённые рожки бра на стенах, позолоченные зеркала, в которых отражалась вся эта роскошь и я, бледненькая, со следами туши на лице.

— Мрак! — ужаснулась я и бросилась к умывальнику. Эрато, зараза, ни словом не обмолвился, что я на замарашку похожа!

Прохладная вода помогла прийти в себя и привести в порядок лицо. Я поправила прическу, окинула своё отражение последним критическим взглядом и совсем уже было собралась выходить к томящемуся за дверью Ингвару, когда в дамскую комнату вошла ещё одна… хм… дама. Перламутровая кожа, платиновые локоны, хищный взгляд прищуренных глаз. Люсенька Дуклова.

Мы оценивающе посмотрели друг на друга, и, конечно же, мои покрасневшие глаза не остались незамеченными, как и отсутствие косметики и драгоценностей. Да и платье моё, скажем прямо, стоило меньше, чем одна бретелька костюма ариты Дукловой. Но я не дрогнула, приподняла вопросительно бровь и поинтересовалась:

— Насмотрелась?

Люсенька раздвинула пухлые губы в искусственной улыбке и протянула:

— Было бы на что смотреть… Просто проверяла, не моё ли на тебе платье. Учитывая, что ты живёшь теперь в моей квартире, может и мои старые шмотки за мной донашиваешь… А теперь вижу — всё в порядке. Я в такое дерьмо даже в страшном сне не выряжусь.

Я опустила веки, до безобразия раздражённая

сложившейся ситуацией. И смех, и грех! Бабские разборки в сортире. На миг опалило страхом: а что, если она в драку бросится? Не то чтобы я боялась её или того, что не смогу дать отпор. Но это же такой позор…

— Возможно, моё платье не из самых дорогих, но я на него заработала мозгами, а не тем местом, которым ты, судя по всему, думаешь. Слушай, — не было никакого желания хамить, но разве мне оставили выбор? — шла бы ты к своему папику, красавица, и не пыталась сверкать мыслями. У тебя плохо получается.

У Люсеньки гневно задрожали ноздри, и на ороткое мгновение очень симпатичная молодая женщина стала похожа на Лорда Волан-де-Морта. Мистика какая-то! Если бы я верила в судьбу, то решила бы, что Гарри Поттер меня преследует.

— У тебя зато, как я посмотрю, хорошо.

Я согласно кивнула и решительно прошла к двери. Надо было сразу уйти, не опускаться до её уровня…

— Думаешь, ты лучше меня? — бросила мне в спину эта змея. — Вся такая правильная, женишка на амбразуру бросила и в ус не дует.

Что-то кольнуло меня под левую лопатку, и я оглянулась.

— Ты в своём уме? Какого женишка? На какую амбразуру?

— Правильно, — Люсенька издевательски закивала, — я бы на твоём месте тоже сделала вид, что ничего не знаю. От лишнего знания морщины появляются и, говорят, даже плохие сны… Нет, я-то ладно. У меня совести нет, об этом всем давно извеcтно. Но ты… праведницу из себя корчишь, а парню, между тем, вышка светит.

— О чём. Ты. Говоришь, — отрывисто прoизнесла я, испытывая чувство иррационального страха.

— Да о Русланчике твоём. ком же ещё? Его же за твоё убийство судят… — ехидный смех резанул по ушам. — Как там в песенке поётся: «Убил, закопал и на камне написал…»

Я всё поняла. Даже учитывая тот факт, что Дуклова перепутала имя. И от этого понимания мне стало нечем дышать, а в глазах потемнело.

Максимка…

— Ты врёшь, — прошептала я, отказываясь верить.

— Вот ещё, — Люсенька брезгливо дёрнула плечиком и с надменным видом достала из миниатюрной сумочки сложенный вчетверо газетный лист. — Сама смотри.

Когда я его разворачивала, у меня дрожали руки. И неспроста…

Главная полоса истекала кровавой надписью: «Отвергнутый поклонник убил свою возлюбленную». И фотка Макса под ней. Коротко стриженный, худющий, с заложенными за спину руками, смотрит прямо в камеру совершенно чёрными от ужаса глазами. Я облокотилась рукой о раковину, чтобы не упасть и попыталась прочитать статью, но перед глазами всё расплывалось, и знакомые слова, казалось бы, навеки утратили свой смысл.

Двадцатидвухлетний житель Города… в ночь на четырнадцатое февраля… Агата Вертинская… два выстрела в спину… скончалась до прибытия… в настоящее время уголовное дело… до тридцати лет лишения свободы. Обвиняемый свою вину признал полностью.

Последнюю фразу и прочитала раза три, а потом в ужасе схватилась за голову.

— Вот же баран… — простонала сквозь зубы. — Зачем он это сделал?

— Зачем стрелял? — переспросила Люсенька. Я посмотрела на неё, как на умалишенную, и тряхнула головой. Стрелял? Чушь какая! Не стал бы Максик в меня стрелять. А если бы и стал, то не попал бы. Из него Ворошиловский стрелок, как из меня Дюймовочка… Да и пистолета у него нет…

Иисусе! О чём я думаю?! Его заставили. Точно заставили. Наверное, били, вот он и сломался. С чего иначе ему наговаривать на себя?