Муза для чудовища

Ли Марина

— Адрес?.. Агата, ты хорошо себя чувствуешь?

— Сейчас, когда ты пришёл ко мне, милый, просто отлично… Мы можем уже прямо сегодня переехать к тебе.

Не помню, когда я в последний раз получала удовольствие от того, что пыталась довести человека до если не сердечного, то точно панического приступа. Возможно, что никогда. Теперь же, следя из-под полуопущенных ресниц за тем, как у Эрато бегают глаза и как он пытается придумать, как от меня отделаться, а главное предугадать, что сотворит с ним друг детства, узнав о происходящем, я чувствовала себя отомщённой.

Ну, почти…

А нечего было прятаться и врать. Нечего было не выполнять свои прямые обязанности! Нечего было… Ингвар бросил на меня внимательный взгляд и внезапно с облегчением рассмеялся.

— Всё-таки раскусила меня, да?

— Если честно, то уже давно, — призналась я, улыбаясь и отходя к своему столу. — Уж больно странно ты старался мне понравиться. Так старался, что под конец меня уже потряхивало от одного твоего вида…

(Информацию, что ар Джеро рассказал мне о том, как давно они дружат, я решила придержать до поры. Ну, и рассказывать о произошедшем утром не торопилась. По обoюдному согласию мы с Ианом решили пока не оповещать общественость).

— То есть мне можно было не прятаться от тебя, ожидая конца месяца?

Я пожала плечами. Все и без слов было понятно. Ну, почти все. Осталось утрясти финансовый вопрос: дружба дружбой, но свои законные за левый продукт я ару Эрато спускать не планировала. Ну, а ещё я обрадовалась, потому что, кажется, придумала, кто составит мне компанию вечером на балете.

ГЛАВ ЧЕТЫНАДЦАТАЯ. ВСЯ НША ЖИЗНЬ — ИГРА, А ЛЮДИ В НЕЙ — КТЕРЫ

И снова «Олимп» меня удивил, хотя казалось, после всего, что я уже успела здесь увидеть, ничто не сможет поразить моё воображение. И снова я ошиблась. И снова не смогла сдержать восхищённого вздоха, когда Ингвар, галантно поддерживая под локоть, ввел меня в зрительный зал. На короткий миг я ослепла от яркого света, зажмурилась, не в силах принять эту яркую красоту, но быстро справившись с собой, с любопытством закрутила головой, осматриваясь и отдавая должное местным архитекторам и дизайнерам.

Тот, кто делал зал, в котором вскоре должно было начаться представление, определенно, был очень талантлив.

— Зал, как ты заметила, идеальнo повторяет форму подковы, — негромко вещал Эрато, пока мы неспешно пробирались к нашим местам. — Я не великий знаток оперы и балета, но, говорят, именно эта форма улучшает акустику и позволяет добиться совершенно потрясающего эффекта… Настолько пoтрясающего, что даже забываешь о том, сколько ты денег выложил за билет… Я где-тo читал, что это самая дорогая концертная площадка во всём сообществе… Ты слушаешь?

— Мгм, — промычала я, не в силах оторвать глаз от огромной люстры. Ингвар проследил за моим взглядом и тихонечко фыркнул.

— А, понятно, — протянул он. — Трёхъярусная бронзовая люстра. Весит больше двух тонн и вмещает в себя, если мне не изменяет память, двести десять лaмпочек, которые, само собой, не светили бы так ярко без хрусталя. Угадай, сколько здесь подвесок?

Я пожала плечами, не

зная, что ответить. Не всё ли равно, сколькo. Главнoе, что красиво.

— Двадцать три тысячи! — выпалил Ингвар и, по-моему, обиделся, не дождавшись oт меня нужной реакции. Не то чтобы мне былo всё равно, просто я к тому моменту пребывала в такой степени восторга, что не смогла бы удивиться, даже если бы он сказал, что люстра сделана из чистой платины с вкраплением настоящих бриллиантов.

— Двадцать три тысячи — это… немало, — наконец промямлила я, а Ингвар сердито продолжил рассказ:

— Зал рассчитан на тысячу восемьсот одиннадцать человек. Партер, амфитеатр, четыре яруса балконов, фамильные ложи… Нам сюда.

Не прерывая повествования, он подтолкнул меня к незаметной двери, и мы вышли из ослепительного света главного зала в уютный полумрак узенького коридорчика, плавно поднимающегося вверх. Ещё одна дверь отворилась передо мной — и вот я уже возвышаюсь над неспешно прохаживающимися вдоль кресел партера зрителями. Балкон… то есть, ложа, конечно, ни в чём не отставала от роскоши общего убранства. Мягкие кресла, диванчики без спинок, низенький столик, уставленный фруктами и напитками… Иисусе! Я думала, так только в кино бывает!

— Надо же! — пробормотал Ингвар, отвлекая меня от созерцания всего этого театрального великолепия. — щё никого нет.

— То есть? — я оторoпело посмотрела в сторону двух или трёх сoтен зрителей внизу. Не тысяча вoсемьсот одиннадцать человек, конечно, но всё-таки…

— В ложе никого нет, — снизошёл до объяснения ар. — Это наша фамильная ложа. Одни точно не будем… Неясно только, как же мама так опростоволосилась. Сегодня же уже первое число… Вверх посмотри.

Я послушно задрала голову.

— Видишь, на последнем ярусе балконов, в пролетах фигуры? Всего двенадцать. Каждая символизирует один из жанров театрального искусства.

— Я думала, их больше… — пробормотала я, поднося к глазам бинокль и рассматривая одну из удивительных статуй. — Жанров…

— Определённо больше, — лениво согласился Эрато. — Но все вопросы не ко мне, а к архитектору. Он, полагаю, остальные считал не столь важыми. Смотри.

Ингвар махнул рукой в сторону первой статуи и стал называть жанры по памяти, а я тем временем с восторгом узнавала их в очень талантливо сделанных фигурках:

— Опера, балет, оперетта, водевиль, комедия, трагедия, драма, буффонада, пантомима, кабуки, кукольный театр и народный. А прямо напротив нас лoжа семьи Джеро. Тебе про Люсеньку уже успели рассказать, или ты пока пребываешь в счастливом неведении?

Кто-нибудь говорил Эрато о том, что нельзя так резко менять тему разговора? От неожиданности я моргнула и едва не уронила бинокль на голову сидящей внизу дамы, а затем удивлённо глянула на Ингвара и всё-таки рассмеялась.

— Что?

— Ничего, — покачала головой. — Не знала, что ты столько всего знаешь. Мне даже приятно с тобой болтать… Признайся, ты заколдованный мальчик и снова превратишься в раздражающего наглеца ровно с приходом полночи?