Муза
Шрифт:
пожалуйста, не переставайте делиться
своими дарами с миром. Это для вас.
Часть 1
Эта история о любви. – Мулен Руж
Пролог
Париж, 1786 год
Пот струйками стекал из-под парика, и я одергивал взъерошенный воротник, направляясь к Бастилии. Майский полдень был не по сезону теплым, а в
У входа я расправил свой прекрасный красный плащ и сказал главному тюремщику, что пришел повидаться с месье Армандом Рето де Виллеттом. Меня провели по каменистым коридорам в набитую соломой камеру, где пахло мочой и дерьмом. Арманд собирал свои скудные пожитки в рюкзак. Его запах был таким же мерзким, но ничего такого, что не смогла бы вылечить ароматизированная ванна в моей квартире.
"Минутку, пожалуйста", - сказал я охранникам.
Они оценили мое благородство и сделали несколько шагов по коридору. По другую сторону решетки Арманд опустился на единственную скамью в камере, спиной ко мне.
"Что тебе нужно, Амбри?" - устало спросил он.
Мои безупречные брови нахмурились от глупого вопроса. Я хотел только одного - его.
"Я знаю, что это предложение трудно принять", - начал я. "Особенно учитывая, что твоя роль в ограблении была настолько тривиальной..."
"Тривиальной? Я подделал письма, написанные рукой королевы. Вряд ли это можно назвать пустяком".
"Конечно, это не так", - быстро поправил я. "Твой талант исключителен. Я просто имел в виду, что ты не сделал ничего плохого! Несколько писем... ну и что? Но считай свое изгнание подарком. Шанс начать все сначала. Ты и я, мы можем построить новую жизнь вместе..."
"Жизнь?" Арманд повернулся ко мне, его голубые глаза пылали недоверием. "Какую жизнь? Мою милую любовь будут пытать и держать в тюрьме, а я должен попрощаться с Парижем".
Я вздрогнул, вспомнив о моей милой любви. Я был его любовью, а не эта блудница Жанна де ла Мотт, вдохновительница нашей маленькой авантюры, в результате которой всех посадили в тюрьму и отдали под суд за подлог, измену и заговор с целью обмана Ее Величества королевы Марии Антуанетты.
Всех, то есть, кроме меня.
Жанна была причиной того, что Арманд был осужден и приговорен к изгнанию; неужели он этого не видит? Последние несколько месяцев заключения, должно быть, были для него более тяжелыми, чем я предполагал.
"Я поеду с вами", - сказал я, слыша, как отчаяние закрадывается в мой голос. "У меня есть все деньги в мире. Ты ни в чем не будешь нуждаться".
Он фыркнул, казалось, не услышав. "Они с таким же успехом могли бы приговорить меня к смерти за все, что они у меня отняли. У меня ничего нет. Ничего."
"У тебя нет ничего". Я сглотнул. "У тебя есть я".
Арманд напряженно смотрел на меня, а потом начал смеяться. Резкий, режущий смех, который резанул меня как нож. Он протиснул свое грязное лицо между грязными прутьями.
"А кто ты, Амбри? Пироженка. Игрушка. Мы повеселились, но давай не будем смеяться".
Я
"Секс, Амбри. Это все, чем ты когда-либо был для меня. Хорошей лежанкой. Одной из лучших, если это тебя утешит".
Я уставился на него, теряя слова.
Это все, чем ты когда-либо был для меня.
Арманд ухмыльнулся и осмотрел меня. "Не выгляди таким расстроенным. Отчаянный и жалкий вид тебе не идет".
Он жестом подозвал охранников. Они отпихнули меня в сторону, взяли Арманда под стражу и повели его по коридору. Тысяча слов, чтобы позвать его обратно - умолять, просить - прозвучали на моих губах, но все было бесполезно. Вердикт был вынесен. Я избежал обвинения в нашем грандиозном плане, но, тем не менее, был наказан. Изгнан из моей любви. Я смотрел, как он уходит, повернувшись спиной, его сердце было закрыто для меня.
Нет, только не это! Только не снова!
На протяжении всех моих двадцати четырех лет со мной обращались как с чем-то второстепенным. Неважно. Игрушка, которую использовали, а потом бросили... как это сделал мой дядя, когда я был ребенком.
Я зажмурил глаза от воспоминаний, которые нахлынули на меня с приливом стыда и страха. Мой дядя совершил неописуемое, и все же мои родители отбросили меня в сторону. Та же боль отдавалась эхом в шагах Арманда, когда он уходил. Он тоже использовал меня, а потом выбросил, как тряпку.
Я поправил воротничок и вышел из Бастилии с гордо поднятой головой, а внутри у меня все рушилось. Я снова был брошен. Жанна де ла Мотт, по крайней мере, была приговорена к публичному бичеванию и пожизненному заключению. Я подумал о том, чтобы присутствовать на ее порке для поднятия настроения, но вместо этого решил напиться.
Наступила ночь, а я бродил по изменчивым улицам Парижа, спотыкаясь, пьяный, и пытался утопить свою душевную боль в бутылке вина. Протесты, начавшиеся ранее в тот день, переросли в полноценные беспорядки. Новости о приговорах распространились; пасквили уже печатались и циркулировали. Дело об ожерелье королевы - так называли это дело. Они утверждали, что Мария Антуанетта заказала изысканное бриллиантовое ожерелье в то время, когда народ находился на грани голода, и обвинила невиновную Жанну, когда ее уловка была раскрыта. То, что Антуанетта не имела ничего общего с заговором Жанны и дважды отказывалась от ожерелья, не имело особого значения.
Толпы грязных крестьян, как я убедился, не позволяли таким мелочам, как факты, мешать хорошему возмущению.
Я проклинал и злобно протискивался сквозь толпы неотесанных дворняг, воняющих горшком, требующих головы короля и королевы, требующих снижения налогов и еды для своих детей. Кучка хнычущих сопляков... и я, оказавшийся среди них.
Я мрачно вглядывался в улицу в поисках указателя, но видел только кричащие, разъяренные лица. Я пожалел, что не дождался возвращения в свою квартиру, чтобы утопить свои печали. На высоком шесте горело чучело королевы, освещая темную ночь и отбрасывая пляшущие тени, что добавляло хаоса. Руки толкались. Я был форелью, плывущей по течению, толпа отталкивала меня назад и пачкала мой богатый красный плащ своей грязью.