Музей революции

Архангельский Александр Николаевич

Через час англичанин очнулся, встал во весь свой неудобный рост; губернатор скривился: англикосы вечно лезут первыми. Но тоже встал. За ним поднялись остальные. Губернатор зачитал короткую пустую речь. Ройтман тонким голосом, с ужасной дикцией, пробормотал спасибо всем, и первому лицу, и что он ценит, и конечно, и так далее. Англичанин, с интонациями провинциального актера, произнес торжественный спич. И, попросив прощения, откланялся: чересчур большая разница во времени.

Как только дверь за англичанами закрылась, губернатор скинул пиджак, выщелкнул черные запонки с холодной платиновой окантовкой, с удовольствием хлопнул в ладоши, плотоядно потер

их и громко сказал:

— Ну что, теперь пора за стол? По-нашему, по-русски? Хлебосольно?

Следуя какому-то неписаному правилу, женщины сразу встали и ушли, вместе с ними Алла; мужчины устремились к столам.

7

Гости расходились не на шутку. Солидные, подсушенные жизнью мужики, выстроившись в летку-енку, вскидывали ноги в дорогих штиблетах, громко пели вразнобой:

в нашим — доме — пасилился — за-ми-ча-тиль-най — сасед

Допев и доплясав, полусогнулись, уткнулись лбами в спины впередистоящих, разом выкинули руки в обе стороны, получился настоящий самолет.

— Это чьи поля? — голосом задорного мышонка пропищал директор меднорудной шахты.

— Маркиза, маркиза, маркиза Карабаса! — хором прокричали остальные.

 — А это чьи владения? — пискнул начальник налоговой.

— Маркиза, маркиза, маркиза Карабаса! — развеселая колонна накренялась, тревожно жужжала, снова ложилась на курс.

— Тут чье хозяйство?!

— Маркиза, маркиза, маркиза Карабаса!

Губернатор и Ройтман тихо, затаенно улыбались; остальные бескорыстно хлопали в ладоши.

На подиум поднялся гендиректор комбината, как все торинские начальники, сухой, высокий, со вздувшимися венами на бритом черепе: он напоминал анатомический рисунок, на котором обозначены сосуды и сухожилия. Взмахнул рукой (очень узкая ладонь, суковатые длинные пальцы, того и гляди оторвутся):

— Оркестррр! Нашу, любимую!

Музыканты, все в черном, вышли под единственный софит, деловито поклонились, крючковатый дирижер вонзил свою палочку в воздух, и понеслась знакомая мелодия.

— Песня о сексе!

Гендиректор приятно запел:

Ничего на свете лучше нееету,

Ничего на свете лучше неету,

Ни-чегооо!

На свете!

Лучше!

Нету!

Ничего на свееете лучше нееету!

Ла-ла-ла-лала,

Лалала-ла-ла,

Лалала!

Е! Е!

Е! Е!

Пили, говорили тосты, за Самого, за губернатора, за Ройтмана, как накатим, как накатим, как накатим… наше троекратное краснознаменное, с оттяжкой… И снова громогласно пили, если строганину из нежнейшей нельмы, закрученную бело-розовыми перьями, ее все называли нельмачка, безупречно свежего муксуна, пили за великие дела, и оленина с клюквой и брусникой была необычайно хороша, а грузди со сметаной, серые, залипшие друг в друга… пили, ели, пили ели пили.

— Пора, — сказал вдруг изрядно напившийся Ройтман.

И пьяный губернатор подтвердил с какою-то паталогической серьезностью и даже скорбью в голосе:

— Пора.

Земство разом отодвинуло тарелки, тяжелые ножи и вилки застучали барабанным разнобоем. Застегивая пиджаки и фраки, знающие гости потянулись к незаметной двери за просцениумом; Павел, сгорая от любопытства, поспешил за ними.

Они переместились в залу, похожую на игровую зону казино. Здесь не было ни окон, ни часов, стены обиты тяжелым панбархатом, мрачновато-бордового цвета. В центре залы — еще одна стеклянная стена, с прозрачной

запирающейся дверью; за стеклянным ограждением, как внутри гигантской колбы, раскинулся огромный черный стол, со скругленными уютными краями. Не сговариваясь, гости разделились на две группы; некоторые, во главе с начальником и богом, торжественно проследовали в колбу и расселись за длинным скругленным столом. Остальные (включая Саларьева) расположились вдоль прозрачных стен, снаружи.

Помощник губернатора привычно сел на заглавное место и стал перемешивать карты.

Что-то слишком тонкая у них колода…

Из динамиков рванулся громкий голос:

— Господа! Внимание. Мы начинаем.

8

Помощник губернатора метал; колода была тонкая, усохшая; карты пролетали вдоль стола и ложились точно перед игроками. Каждому досталось по одной.

 — Господа, в нашем городе ночь!

Все поспешно натянули маски на глаза.

— Честные граждане спят! Но мафия не дремлет!

Четверо участников бесшумно приподняли маски. Молча поглядели друг на друга и опять прикрылись.

— А где же Комиссар Каттани?

Михаил Ханаанович сдвинул повязку на лоб; со смесью раздражения и самодовольства подмигнул ведущему и закрылся маской, как забралом.

— Наступило утро! Господа, поздравляю вас, в нашем городе обосновалась мафия!!!

А, так вот что это за игра. Павел много слышал про нее, но самому играть не доводилось. Когда-то это было модным общежитским развлечением; на ободранном щите для объявлений по пятницам вывешивали яркие плакаты: «Товарищи студенты! Не проходим мимо! Завтра выходной! Играем в МАФИЮ! Сбор в холле 4-го корпуса!». Но туда ходили только технари, несколько психологинь, юристы; они разбивались на группы, занимали все пластмассовые столики, выставленные в холле, и шумно резались до самого утра. Историки, филологи, искусствоведы презирали этот способ выжигания пустого времени. Они предпочитали собираться на квартире у кого-нибудь из ленинградцев, варили пушкинскую жженку или алкогольный гогель-могель с ромом, сочиняли яркие пародии на «Иисус Христос — Суперзвезда», соревновались в буриме и шарадах, а когда перепивались до соплей, разбредались по грязным кроватям и возились парочками, стараясь не слушать, как в полуметре стонут и пыхтят другие.

Проснувшись, жители захваченного города стянули маски.

— А я, — азартно спорил губернатор с председателем правительства, — говорю вам: Иванов — на подозрении!

Иванов возмущенно парировал:

— А я, Аскер Камильевич, подозреваю вас! Вы хотите выбить меня, потому что вы мафия! Предлагаю вас арестовать!

— Сильное заявление, Иванов. Ты хорошо подумал? — как бы весело сказал губернатор.

— Аскер Камильевич, да что вы, я так…

— Стоп, Аскер, здесь нет начальников и подчиненных, — вступился Ройтман. — Давай играть по правилам.

— А может, вы и есть та мафия? — вступился областной прокурор за губернатора.

И все сошлись на том, что Ройтмана полезно отстрелить.

Лицо его перекосилось; сколько разных масок Михаила Ханаановича видел Павел — обезжиренного идиотика, резкого умника, пресыщенного властью хозяина жизни; в этот раз перед ним был дворовый бандит, которого унизили, и он сидит на корточках, и цыкает длинной слюной, прежде чем рывком подняться, вынимая финку из-за голенища.

— Это вы меня решили отстрелить? Меня? Вы забыли правило: если хочешь со мной говорить, то молчи.