Музей революции

Архангельский Александр Николаевич

4

На улице чуть подморозило, холодок покусывал за щеки, но беззлобно; Павел вскинул руку, чтобы взять такси, но Влада его попросила, тихо, ненастойчиво:

— Слушай, я тут как мышка в клетке, ни разу еще не гуляла. Давай хоть немного пройдемся? Полчасика? Потом поймаем машину.

— Конечно, как скажешь.

Он даже рад был оттянуть финальную минуту, когда придется деревянным тоном, сгорая от чувства неловкости, пошло приглашать на огонек и ожидать всего, чего угодно — иронии, согласия, отказа.

Ярко-желтая

трасса упиралась в голубую площадь; бледно освещенная по краю, площадь в сердцевине меркла, погружалась в роковую темноту. Маленькая узкая ладошка выпорхнула из рукава и юркнула к нему под локоть:

— Ой, мне все-таки страшно.

Она игралась, это было слышно, никаких намеков на проснувшееся чувство, но Павел все равно испытал прилив горделивой нежности.

— Ничего не бойся, ты со мной.

Дойдя до середины площади, Павел вдруг остановился.

— Ты чего? — спросила Влада.

— Хочу убедиться, что в Сибири имеются звезды.

— Романтично, — усмехнулась Влада.

Но все-таки закинула голову к небу. И оказалось, что она ему — по росту. Не нужно было привставать на цыпочки, чтобы ласково коснуться губ — губами.

Влада на секунду отстранилась, глаза у нее сделались строгие.

— Это что ж такое?

Но тут же опустила веки и открылась губами навстречу, чтобы вместе с Павлом таять до дрожи в ногах. Что-то, бродившее в ней весь сегодняшний день, попросилось наружу, и она решила вдруг не сопротивляться, а, будь что будет. Было — хорошо.

Так они стояли в середине площади, как памятник зимним свиданиям; в голове все путалось, что же ты делаешь, как чудесно, да не может быть, а дальше как… тут Павлу в бок уперлось что-то острое и твердое:

— Без паники.

Опьяненный Павел не сразу осознал, что происходит. Влада сдавленно ойкнула.

Предмет вдавился в бок еще сильнее.

— Говорю, без паники.

Наркотическое возбуждение cпало: со спины к ним подошли два пацаненка, лет по шестнадцать, может — по семнадцать; оба неуклюжие и тощие, лица полускрыты за приподнятыми воротниками, на одинаковые головы натянуты тугие шапочки, какие носят южные торговцы на дешевых рынках. Один из пацанят молчит и смотрит в сторону, другой командует:

— Тихо. Идёте вперед.

Влада прижалась к Саларьеву, вцепилась коготками в локоть; ее била мелкая дрожь. Все, им приходит конец, этот непонятный мальчик с самолетом и такими мягкими мягкими губами, как будто даже не совсем мужскими, ничегошеньки не сможет сделать.

Павел сиплым, севшим голосом спросил:

— Чего хотите? — И грозно прокашлялся.

Пацаненок грязно выругался — прозвучало это как заученный урок — и немного смущенно добавил:

— Денег хотим. Только отойдем подальше.

Страх сковывал Владу, она как будто ничего не видела, не различала слов, только слышала какой-то общий гул. А Павел, тот наоборот, собрался, превратился в зрение и слух. Вдалеке, за кромкой фонарного света, едва просматривалась темная фигура: кто-то контролировал происходящее, старательно

кутаясь в тень. Пацаны сбавляли шаг — и неизвестный тут же замедлялся; они ускорялись, и он устремлялся вперед. Опытный учитель принимает зачет у студентов? Коллоквиум по уличному нападению? Тогда, ребята, будет вам сегодня низачот. Если б вы напали на Саларьева — без Влады, кто знает, как бы он повел себя. Но теперь он просто вынужден вас победить, вы не поняли друзья, ему деваться некуда.

Совершенно перестав бояться, Павел высвободил левую руку, продолжая правой поддерживать Владу; положил ладонь на плечо пацаненку, как взрослый — подростку.

— Ты чего это? — вздрогнул тот, и от ужаса дернул рукой; лезвие вспороло пуховик, мальчик окончательно перепугался, и стал по-настоящему опасен.

— Спокойно, спокойно, все нормально, куртку поменяем, не волнуйся…

Саларьев вел себя отечески заботливо, поглаживал мальчишку по плечу, и чувствовал, как тот сникает; воля начинающего вора была уже подавлена, он полностью и без остатка подчинялся Павлу.

— Ты, главное, не нервничай, мы все решим.

— А я ничего и не нервничаю! — с неуверенной злобой ответил грабитель.

И окончательно обмяк.

Они дошли до края площади и снова уперлись в безлюдную желтую трассу; через дорогу стразами сверкал спортивный комплекс; из глухой тени за ними наблюдал суровый педагог.

— Ну чё, — не попадая в тон, как в рукава, развязно потребовал мальчик, — давай.

— Что — давай? — как бы недоуменно переспросил Павел.

— Деньги давай, кошелек.

— Слушай, нет у меня кошелька. Просто деньги сунул в карман, и пошел.

— Кому другому расскажи.

— Да зачем мне врать?

— Давай.

— Погоди, а я с чем останусь?

— Ну послушай, ты чего. Как я без денег уйду? — Пацаненок почти умолял.

— Ладно, бери. — Павел сунул руку в карман, и, не вынимая портмоне, вылущил из него купюру. –Только я тебя прошу, подумай, стоит ли тебе этим делом заниматься.

Цапнув подачку, как щенки хватают на лету объедки, пацанята побежали в темноту, к учителю. А Павел потянул с собою Владу: быстрее, быстрей, пока не опомнились.

Влада благодарно подчинилась.

5

Шампанское в бокалах было синее, отсвечивало синим блузка Влады, им было хорошо, они смеялись. Страх кончился, осталась счастливая легкость. Пьяное шипение веселых пузырьков, страстный подростковый спор о пустяках, фразы, брошенные на полпути… Сквозь еле уловимые духи проступал весенний запах свежей кожи и едва-едва заметной тонкой пудры. Господи, чего он был лишен все эти годы... Влада с удовольствием поведала Саларьеву про то, как жила в Судаке и в Запорожье, про балетную школу и про гадского гада Семена, а Павел — про свое приазовское детство, и про рыбалку на камнях… Они поговорили обо всем, о друзьях, о деньгах, даже о политике, только об одну-единственную тему ударялись, как мячик об стену, и резко отлетали в сторону. Он, как партизан, молчал о Тате, а она — о Коле.