Муж беспорочный
Шрифт:
Князь поднял руку, без нужды призывая к тишине.
— Я не утверждаю приговор. И прошу у вас позволения не объяснять своего решения. Слушайте же мой приговор.
Любомир из рода Бирючей будет лишен пояса, лишен боярского звания, а также всего принадлежащего ему имущества. Он будет препровожден до границы, и отныне ему запрещено переступать пределы Белозерской земли. Если же он нарушит запрет, будет предан смерти.
Любава из рода Беровых, рожденная в роде Бирючей, будет лишена княжеского звания, а также всего принадлежащего ей имущества; мой брак с ней расторгается. Она будет препровождена до границы, и отныне ей запрещено переступать пределы Белозерской земли. Если же она нарушит запрет, будет предан
Далее. Мужчины из родов Бирючей и Сычевых обязаны в течение одной седьмицы покинуть пределы Белозерской земли. Они вправе забрать то из принадлежащего им имущества, что смогут унести. Это относится как к поиманным мятежникам, так и к тем, которые остаются на свободе, если таковые имеются; им будет позволено уйти беспрепятственно. Всякий же, не подчинившийся приговору, будет отдан в холопы пожизненно, а взятый с оружием в руках — предан смерти. Женщины из указанных родов могут покинуть Белозерскую землю на тех же условиях, либо же принести роту [138] за себя и своих малолетних детей и остаться в своих домах, сохранив то из своего имущества, что принадлежит лично им, либо же их детям, не вошедшим в возраст. Прочее же имущество указанных родов изымается в пользу казны.
38
Рота — клятва, присяга.
Приговор сей не касается боярыни Миланы, рожденной в роде Бирючей. Вот жена, единственная из двух родов, сохранившая верность Земле и законному князю, и многократно доказавшая верность деяниями своими. Приблизься, Милана. Возвращаю тебя и дочь твою в род Бирючей. С этого часа ты — глава своего рода. Также передаю тебе права на все имущество осужденного Любомира, включая и подлежащее наследованию от Яросвета из рода Бирючей. Дочь же твоя наследует своему отцу, Бориславу из рода Сычевых. И пусть никто под страхом виры не назовет Зайку Бориславну из рода Бирючей дочерью мятежника.
Приговор вынесен, и да будет исполнен немедленно.
На выходе из гридницы стремянный уцепил князя за рукав.
— Изяславич, а помнишь, как ты Сычева в сугробе валял?
— Помню, — кивнул Ростислав, несколько удивленный таким истолкованием событий.
— Так вот, знаешь, кто тогда оклеветал Милану? Яросветиха!
— Зачем? — поразился Ростислав.
— А затем, что не ужиться серой мыши с горносталюшкой.
— Давай, давай, сурок, шевели лапами! Мне ждать недосуг, снег растает, из чего снеговиков лепить будем? — подгонял Некрас неторопливого стражника, пока тот, наконец, кряхтя, не сдвинул тяжелый засов. Некрас с величественным видом пересек порог клети, оставив труженика замков и ключей гадать, при чем же тут снеговики.
Несчастная Зарина сидела в углу на соломе, оплакивая горестную свою судьбу. Впрочем, солома была отнюдь не сырой, а вполне пригодной для ложа, а стоящая рядом пустая миска с обглоданными куриными косточками убедительно свидетельствовала, что и от голода узница не страдает.
— Слышь, Путиха, — окликнул ведьму Некрас. — А ведь скотинку-то тогда все-таки ты потравила.
— Я насмерть не хотела! — все же возмутилась Путиха, сообразив, что отпираться в ее положении смысла нет ни малейшего. — Хотела, чтобы животины те только занедужили, и наглая Окуниха побежала бы ко мне с поклоном, мол, помоги, вылечи. Только не рассчитала, и ядовитой травы насыпала слишком много. А не нарочно!
— Бесталанная [139] ты ведьма — со вздохом заключил Некрас. — И напакостить-то толком не можешь. Никого тебе не дано погубить. Катись-ка отсюда колобком, пока никто не вспомнил. Да поживее!
Ясное
— Беги, беги! — напутствовал ее Рыжий-Конопатый. — Да не попадайся мне на глаза! Вдругорядь поймаю — узлом завяжу, на тын посажу, ворон пугать!
Глава 28
139
невезучая, бездарная.
И я там был,
Мед-пиво пил,
Пузо отрастил.
Калорий-то немеряно!
Город начал готовиться к свадьбе. Это само по себе дело непростое и недешевое, а уж свадьба княжеская! Тем более в стране, едва лишь пережившей разрушительную войну. Здесь никак нельзя было обойтись «простым обрядом», ведь это свадьба была своеобразным символом победы.
Вот и трудились целыми днями и княжьи слуги, и нанятые работники и работницы, обновляя и убирая покои в замке, готовя пир не на одну сотню гостей и угощение для города, разные увеселения, скоморошьи представления, конные состязания и воинские игры, собирали по всему княжеству гусляров, песельников и плясуний, А главное — спешно готовили для невесты приданное, которое словенские девушки начинают собирать себе заблаговременно, еще с малолетства, и которого у Даньки, простите, Богданы, отродясь не бывало.
Но было и еще одно дело немаловажное, даже можно сказать, наиважнейшее. Ростислав не мог не признать, что, при всей своей беззастенчивости, стремянный был совершенно прав. Княжеству нужен был наследник бесспорный, против законности которого не смог бы возразить никто. Дети от наложниц, как ни крути, все же наследники не первой очереди. А сейчас складывалась самая благоприятная обстановка для того, чтобы заключить сей заведомо неравный брак. Пока дружина, на веселую (и не совсем трезвую) голову выкликнула Богдану княгиней, пока все помнят, как пострадала она от происков изменников, пока не забылись слова варягов о том, что она «имеет много удачи», к чему и словене, при всей разнице мироощущения, не были нечувствительны. А там, глядишь, промедлишь — все очнутся, вспомнив, что женщина эта — не более чем простолюдинка, бывшая рабыня, наложница. Могут возмутиться знатные роды, может выступить с возражением дума, а ломать чужую волю — не самое лучшее занятие. Тем более если претендуешь на звание Мужа Беспорочного.
Так что играть свадьбу нужно было немедленно, не задерживаясь ни на день. Однако по обряду предстояло провозгласить: «Ростислав из рода Беровых и Богдана из рода…». Вот именно. Некрас крутился, что тот уж на сковородке, собирая разрозненные крупицы смутных Даниных воспоминаний, разыскивая и расспрашивая всех ее прежних хозяев и знакомых, да кого только не расспрашивал, пытаясь выяснить, из какого же рода была шестнадцать лет назад уведена в полон трехлетняя девочка по имени Дана, Даня или Богдана. Ростислав торопил его, нетерпеливо дергал по нескольку раз на дню: невеста была уже едва не на сносях. Рыжий-Конопатый неизменно отвечал: «Терпение, Изяславич. Ничего нельзя сделать быстрее, чем это можно сделать».
Между тем не давала забыть о себе и еще одна, не менее насущная забота. Победа победой, но победители оказались в весьма непростом положении. Разоренная двумя войнами земля не имела достаточных запасов продовольствия: часть урожая не смогли собрать, часть была растащена или уничтожена. Белозерцам грозила голодная зима.
Эта забота терзала Ростислава, как огневица. На этот год пришлось дать весям леготу по той части полюдья, которую так и не собрали, но Ростислав знал, что и это — не выход. Забота эта передалась и стремянному, однажды прямо спросившему: