Муж есть муж
Шрифт:
Нет, Тибер. Он очень громко сопит, приветствуя меня. Он, кажется, лучше себя чувствует… он обещал, не так ли?
Этот старый дом… Я смотрю на него, как если бы видела его в первый раз. Но может быть это действительно первый раз, когда я правильно смотрю на свое царство. Хрупкое царство, оно, похоже, разрушается, и, может быть, разрушится? Ничтожные богатства: старый дом, вино, которое мы не можем больше продавать, мраморная Венера, которой не существует… вазы Андуза держатся только благодаря своим железным обручам, старые ванны ржавеют под зеленой краской, маленькая Диана в
О! Вивет! Я ее не видела. Она щебечет в манеже. Она играет с линялыми деревянными шариками. Как когда-то Вивиан. Потом мальчики. И Игнасио. И очень давно я, Людовика.
– Как дела, малышка?
Вивиан, не видя меня, высунулась в окно своей комнаты, причесывая длинные волосы, как Мелисанда*( Героиня пьесы Жерара де Нерваля “Пелеас и Мелисанда”), которую она однажды споет. Потом она исчезает в комнате, говоря с кем-то, должно быть с Томасом.
С грохотом открывается дверь, я немного лучше прячусь и вижу Консепсьон (Вернулась! Осанна! Амнистия!) Она выходит с обоими мальчиками. Мне кажется, или они ластятся к ней больше, чем до ее отьезда? Но это доказывает, что они нормальные. Ну же, я не буду стервой в день возвращения. Они взрослые, мы все взрослые. Даже я. Кстати, Консепсьон твердой рукой посылает их к источнику наполнить керамические кувшины. Она хватает вылетевшего из-за угла Игнасио, целует его и тащит на кухню.
– Я тебе покажу!
Снова на пустой сцене нет никого, кроме Вивет.
Мне страшно.
Жан, ты где?
Все тихо, а там где ты, всегда есть музыка. Все тихо. Почему ты не играешь для ящератории? Почему?
Может быть, тебя здесь нет? Ты, может быть, совершил отличный от моего путь? Я покинула тебя, не предупредив. Я возвращаюсь, не предупредив. С чего бы тебе меня ждать? Это женщины ждут, не мужчины, это известно со времен глубокой Античности.
Может быть, я была неправа, что уехала? Может быть, я нарушила порядок?
Мне страшно.
– Агу!
Вивет увидела меня и здоровается. Она радуется, выпрямляется, опирается на стойки манежа. Ее улыбка растет по мере моего приближения.
– Флехххх!
– говорит она, явно заинтересованная моей одеждой. Она хватает меня за палец, пытается проглотить ультрамариновый ноготь, отступает и теряется в созерцании рубинов на моих джинсах…
Вивет, капелька моей крови, ты, которой в 2000 году будет двадцатьпять лет, мне надо рассказать тебе секрет:
Я влюблена
И я боюсь. Ты понимаешь меня, потому что ты женщина. Я принадлежу прошлому. Ты принадлежишь будущему, но у нас общий знаменатель - Мужчина.
Ты будешь смеяться, думая о старушках без лифчиков, мечтавших освободить женщину.Ты будешь перемещаться в прозрачных пузырях, чтобы попасть из одной точки в другую, одетая в белое, обтянутая синтетической кожей. Ты будешь жить в доме из металла. Фонкод будет старым воспоминанием, и ты будешь рассказывать своим детям:
–
Ты будешь так же вспоминать о женщинах старинных времен: твоей матери, твоей бабушке, твоей прабабушке.
Ты тихо скажешь:
– Они любили своих мужей…
И я надеюсь, что детский голос продолжит:
– Как ты, мама.
Потому что я очень хочу, чтобы мир менялся, при условии, что младенцы останутся чистыми и нежными, а мужья всегда любимыми. Я готова существовать пережитком среди мутантов, если буду уверена, что мужчины никогда не забудут, что они изобрели любовь и музыку.
Музыка.
Еще до того, как раздались первые ноты, я почувствовала, как задрожали ящерицы в виноградных лозах.
Сердце Фонкода билось, и мое билось вместе с ним, счастливое, успокоенное.
Я оставила девочку в ее манеже и очень медленно ушла к музыке.
К Жану.
Жан. Я люблю смотреть на тебя, когда ты об этом не знаешь. Я не понимаю, как я могла тебя покинуть. Ты такой серьезный. Ты так хочешь делать хорошо! Ты склоняешься над нотами, как школьник. Ты поднимаешь голову. Ты размышляешь. Ты улыбаешься. Ты записываешь что-то и продолжаешь свое исследование. Ты играешь увертюру к La Forza del Destino. Ты играешь мгновения нашей жизни.
Я не смогла долго выдержать.
Я подошла, обвила руками твою шею и - как вечером твоего приезда - ты целовал кожу, которая проходила у твоих губ.
Потом ты понял.
Пианино замолчало. Ты не сразу посмотрел на меня. Ты сначала закрыл глаза, как будто говорил ”Наконец-то!”. Когда ты их открыл, ты увидел меня. Ты испустил громкий крик, потом рассмеялся и бросился на меня.
Слава Богу, ты ничего не имеешь против блондинок!
Я перевела дыхание и обнаружила Альбина и Поля, окаменевших на пороге гостиной. Бедные малыши, они думали, что их отец предается разврату под самой сенью семейного очага! Облегчение Поля, закричавшего: “черт, это мама!” растопило мне сердце.
После была коррида, они все пришли, и я решила уезжать почаще, потому что меня никогда до такой степени не любили, я никогда не получала столько поцелуев, ласк, комплиментов. Прыгал, лаял и плакал Октав. Хороший сторожевой пес, смотри-ка, он даже не услышал, как я пришла! Я переходила из рук в руки, меня находили обалденной, великолепной, отпадной!
Вдруг я сказала:
– У меня рыба в машине!
Ура! Все началось с начала, я снова подпоясаю фартук, буду резать лук… но Жан удержал меня за руку, пока остальные бежали к Заячьей губе.
– Нет, - сказал он.
И я осталась.
Мы долго смотрели друг на друга. Потом он меня обнял.
Мне было хорошо.
Слышно было, как дети смеются в саду.
В воздухе что-то витало, как аромат сдержанного обещания, и я поняла, какой цемент скрепляет наши камни.
Ты прижал меня к себе еще сильнее и сказал:
– Ты увидишь…
…Как молодой человек из прошлого. Молодой человек, которого я встретила давным давно на концерте. Молодой человек, которого крестный когда-то пригласил выпить чаю у Коломбина. Молодой человек, у которого было два места в Оперу.