Муж и жена

Коллинз Уильям Уилки

— Стоп!

Это была первая из записей, что относилась к событию, еще только предстоящему. Речь шла о пари, заключенном в Уиндигейтсе, — следующей весной университет проводит состязания по гребле, и Джеффри поставил на себя (вопреки мнению мистера Спидуэлла), заставив Арнольда Бринкуорта заключить с ним пари.

— И что же, сэр? Как с этим поступить?

Деламейн собрался с силами — и, выдавливая из себя слово за словом, ответил:

— Напишите… брату… Джулиусу. Пусть… заплатит… Арнольду… он… выиграл.

При каждом слове он для пущей убедительности взмахивал поднятой рукой; потом она безжизненно упала. Он закрыл глаза и погрузился в тяжелый, с хриплым присвистом сон. Отдадим ему должное. Хотя он и отпетый негодяй, отдадим ему должное. В ту жуткую минуту, когда он еще находился между жизнью и смертью, он доказал преданность последней, единственной

вере, что еще осталась у живущих среди нас людей его племени, — вере в заключенное тобой пари.

Сэр Патрик и мистер Спидуэлл уехали со стадиона вместе; до этого Джеффри отправили в его жилище неподалеку. У ворот они встретили Арнольда Бринкуорта. Перед забегом он решил, что ему будет удобней в толпе, незачем мозолить глаза окружающим; и сейчас он предпочел уйти в одиночестве, пешком. Разлука с Бланш сказалась на всех его привычках. На время до его встречи с женой он попросил лишь о двух одолжениях — не вмешиваться в то, как он эту разлуку переносит, и оставить его в покое.

В экипаже, освободившись от напряжения, которое заставляло его молчать во время забега, сэр Патрик наконец задал знаменитому врачу вопрос — вопрос этот мучил его с той самой минуты когда поражение Джеффри стало очевидным.

— Я не вполне понимаю, почему вы так встревожились из-за Деламейна, — сказал он, — ведь выяснилось, что он лишился чувств просто от усталости. Или это было нечто большее, чем обычный обморок?

— Сейчас нет смысла скрывать, — ответил мистер Спидуэлл. — Его чудом не разбил паралич.

— Именно этого вы и опасались, когда говорили с ним в Уиндигейтсе?

— Я определил это по его лицу и предупредил о возможных последствиях. В этом я оказался прав. Я ошибся в другом — недооценил запасов его жизненной силы. Когда он рухнул на дорожку, я был твердо уверен — тут ему и конец.

— А этот паралич не наследственный? Последняя болезнь его отца была примерно такой же.

Мистер Спидуэлл улыбнулся.

— Наследственный паралич? — повторил он. — Да ведь сейчас этот человек — естественно! — в полном расцвете сил, он само здоровье, сама энергия. Наследственный паралич мог бы разбить его лет через тридцать. И в том, что случилось сегодня, повинны лишь его неумеренные занятия греблей и бегом в последние четыре года.

Сэр Патрик отважился высказать предположение.

— Наверное, — сказал он, — вы предадите эту историю гласности, в назидание другим, ваше имя обязательно привлечет к ней внимание.

— Это ничего не даст. Деламейн далеко не первый, кто жесточайшим образом перетрудил свои жизненно важные органы и рухнул прямо на беговую дорожку. Публика имеет счастливое свойство быстро о таких случаях забывать. У нее найдется убедительным ответ против моих доводов — ведь второй атлет добежал до финиша (хотя чего ему это стоило)!

Сэра Патрика не отпускали мысли о будущем Анны Сильвестр. И следующий его вопрос был очень серьезным — скоро ли восстановится здоровье Джеффри?

— Оно не восстановится никогда, — таков был ответ мистера Спидуэлла. — Над ним висит угроза паралича. Сколько он проживет, сказать не берусь. Во многом это зависит от него самого. В нынешнем состоянии любой неблагоразумный поступок, любое бурное проявление чувств могут убить его за секунду.

— Если не произойдет никаких неожиданностей, — спросил сэр Патрик, — обретет ли он силы настолько, чтобы подняться с постели и выйти из дому?

— Несомненно.

— Я знаю, что на субботу у него назначена встреча. Вероятно ли, что он попадет на нее?

— Весьма вероятно.

Больше сэр Патрик ни о чем не спрашивал. Перед ним снова возникло лицо Анны в тот памятный миг, когда он сказал ей, что она — жена Джеффри.

СЦЕНА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ. ПОРТЛЕНД-ПЛЕЙС

Глава сорок шестая

СВАДЬБА ПО-ШОТЛАНДСКИ

Наступила суббота, третье октября — в этот день предстояло выяснить, сколь правомерно утверждение о том, что Арнольд Бринкуорт — муж Анны Сильвестр.

Около двух часов пополудни в гостиную городского дома леди Ланди в Портленд-плейс вошли Бланш и ее мачеха.

С прошлого вечера погода поменялась к худшему. Дождь, зарядивший с утра, шел не переставая. Был мертвый сезон, и вид, открывавшийся из окон гостиной на пустынный и унылый пейзаж Портленд-плейса, навевал глубочайшую тоску. Запертые дома напротив являли собой печальное зрелище; на дорогах стояла непролазная грязь; в воздухе плавали крошечные

черные частички сажи, они смешивались с дождем, и поднимавшийся от земли туман еще больше мутнел, поглощал все вокруг. Изредка пройдет пешеход, проедет коляска — и снова на долгое время тишина, которую не нарушает ни один звук. Даже шарманщики не крутили свои шарманки; а бродячие уличные псы настолько промокли, что перестали лаять. Стоило оторваться от вида за величественными окнами леди Ланди и перевести взгляд в ее величественную гостиную, оказывалось, что уныние, царившее вовне, более чем соответствовало унынию, царившему внутри. На мертвый сезон дом заперли, и на время краткого визита хозяйки было решено не нарушать существующее положение дел. Мебель была зачехлена материей тусклого коричневого оттенка. Невидимые под огромными мешками висели канделябры Часы мирно дремали под рогожкой, накинутой на них два месяца назад. На столах, сдвинутых в углы, в другие времена заставленных украшениями, не было ничего, кроме ручки, чернил и бумаги (для предстоящей процедуры), положенных туда сейчас. Пахло плесенью, голос дома был едва слышен. Одна унылая служанка бродила по спальным комнатам наверху подобно привидению. В нижних бастионах главенствовал унылый слуга, которому поручили принимать посетителей, он одиноко, с тоской во взоре, сидел в обезлюдевшей комнате для прислуги — последний из племени лакеев. В гостиной, храня полное молчание, расположились леди Ланди и Бланш. Каждая ждала появления лиц, заинтересованных в предстоящем расследовании, каждая была поглощена своими мыслями. В данную минуту они являли собой мрачную карикатуру на двух дам, которые устраивают прием и ждут, когда пожалуют гости. Неужели ни та, ни другая этого не замечали? Или замечали, но не желали себе в этом признаться? Да и кто пожелает, попав в подобное положение? Так бывает: есть прекрасный повод для смеха, а мы сидим, насупившись; только у детей хватает смелости не подавлять естественный порыв. В бытии человеческом пародия на серьезность так диковинно переплетается с серьезностью подлинной, что порой лишь самоуважение велит нам сохранять суровый облик в чрезвычайных обстоятельствах. Две дамы ждали предстоящего испытания с суровыми лицами, как и подобало случаю. Безмолвная служанка неслышно поднялась по лестнице. Безмолвный слуга недвижно восседал в нижних бастионах. За стенами дома была пустыня. Внутри — усыпальница.

Церковные часы пробили один раз. Два.

В эту самую минуту прибыли первые из лиц, заинтересованных в расследовании.

Леди Ланди, преисполненная достоинства, ждала, когда откроется дверь в гостиную. Бланш вспыхнула, задрожала, как осиновый лист. Кто приехал? Арнольд? Или Анна?

Дверь открылась — и Бланш с облегчением вздохнула. Первым прибыл всего лишь стряпчий леди Ланди, ее милость пригласила его, чтобы иметь под рукой верного человека. Он принадлежал к многочисленному в среде юристов классу полных посредственностей, выполняющих свою работу чисто механически, которые скорее всего и уступят место механизмам, когда наука сделает еще несколько шагов вперед. Он тотчас принялся переставлять столы и стулья, чтобы противоборствующие стороны были как можно надежнее отделены одна от другой. Затем тоном просителя напомнил леди Ланди, что ничего не смыслит в шотландских законах и прибыл сюда исключительно как друг. Проделав это, он позволил себе сесть и с молчаливым интересом воззрился на шелестящий за окном дождь, словно на глазах его происходило такое явление природы, наблюдать которое ему прежде не доводилось.

Следующий стук в дверь провозгласил прибытие гостя совершенно иного ранга. Унылый слуга объявил: капитан Ньюэнден.

То ли желая выказать сборищу уважение, то ли в знак презрения к непогоде капитан еще раз попятился назад, к дням своей молодости. Он был напомажен и утянут, прилизан и расфранчен, дабы воплотить в жизнь абстрактное понятие о мужчине, который пребывает в возрасте пять плюс двадцать и пышет здоровьем. Может быть, он чересчур заковал себя по талии, а под глазами и у подбородка коже слегка не хватало упругости. В остальном же это был человек в возрасте пять плюс тридцать, жаждущий выглядеть лет на десять моложе, но истина, насчитывающая семь десятилетий, была скрыта от глаз совершенно! Появление капитана — подтянутого, розовощекого, с улыбкой на лице и ароматом духов вокруг него, с цветком в петлице и изящной тростью в руке — сразу оживило мрачную атмосферу комнаты. Словно с утренним визитом явился праздный молодой человек — как это приятно! Капитан несколько удивился, обнаружив на месте предстоящего конфликта Бланш. Леди Ланди сочла необходимым внести ясность.