Мужайтесь и вооружайтесь!
Шрифт:
Душа Пожарского за сыновей растревожилась. А вдруг и на них кто-то напал? Самое подходящее место и время. Одна надежда на пушкарей да на стремянного Семена Хвалова. Он человек глазастый, расторопный — в обиду Петра и Федю не даст…
А вот и они навстречу торопятся. Эхо событий на площади и до них докатилось. На юных лицах еще тревога написана, но губы уже готовы вспыхнуть радостной улыбкой.
— Следуйте за мной! — на ходу велел сыновьям Пожарский и поспешил за носилками.
Коморка Герася Недосеки была наполнена горшками, деревянными посудинами разной величины, пучками лесных и полевых трав. Остальное пространство занимали две лавки
Изловчившись, бердники протиснули носилки за порог и, переложив Романа на лавку, удалились. Следом вошел Пожарский, а Петру и Федору только и осталось место у порога.
— Вот, — объяснил лекарю князь. — Метили в меня, попали в Романа. Ты уж поставь его на ноги, Герась. Христом Богом тебя прошу.
Недосека в ответ только губами пожевал.
Осмотрев повязку, наложенную Пожарским, он решил ее не менять, лишь обильно смочил пахучей пихтово-травяной жидкостью, а самого Романа напоил целебным зельем. Затем ловко обрезал и снял сначала верхнюю, потом нижнюю часть кафтана. Убедившись, что ноги Романа в коленях сгибаются, попросил пошевелить пальцами. Удовлетворенно вздохнув, сообщил Пожарскому:
— До веку далеко: все заживет, князь. Занимайся спокойно своими делами. А Роман покуда у меня побудет.
— Не стеснит ли случаем?
— Теснота — не лихота. Али не слыхал: в тесноте люди песни поют, а на просторе волки воют?
— Ну тогда ладно. Лечи его, как меня лечил. Я в долгу не останусь… А ты, Роман, поправляйся скорей. Я к тебе попозже наведаюсь.
Вслед за сыновьями Пожарский вышагнул за дверь. Один камень с души у него свалился: рана у Романа неопасная. Но давил другой камень: кто столь подлое покушение на него замыслил? Этого только не хватало — в своем стане среди своих единомышленников с оглядкой ходить! И когда? — Накануне выступления! Да еще при сыновьях. Они на мир широко открытыми глазами смотрят. Для них земское ополчение и предательство — вещи несовместимые. И вдруг на тебе — удар исподтишка. Тут самый погожий день поневоле хмурым покажется, солнце потускнеет, краски свой истинный цвет потеряют.
Словно почувствовав, какие мысли отца одолевают, Федор ласково припал к его плечу:
— А пушкари тебя любят, батюшка! И все тебя любят. Мы же видим.
— Не претерпев, не спасешься, — солидно добавил Петр строку из Писания.
— Чада вы мои, прибытчики! — растроганно притиснул их к себе Пожарский. — На тернистом пути и терний много. Сами видите, ко всему готовыми надо быть. Живем, как на ветру свеча горит. Ну да ничего, справимся, — и спохватился: — А Семка Хвалов где?
— Только что здесь был, — заоглядывались княжичи.
— Носит его невесть где, — нахмурился Пожарский. — Хотел к Минину его послать… Ладно, успеется. Заглянем пока в съезжую избу. А вдруг Хованский уже с допросом управился? Он человек хваткий…
Князь Иван Хованский, племянник мужа сестры Пожарского, Дарьи, и впрямь зря время не терял. Поняв, что из Степана Сергача клещами слова не вытянешь, он за казака Обреску взялся, в страх его без пытки вогнал. Тот ему все и выложил. Их-де со Степаном Иван Заруцкий в нижегородское ополчение под видом выкликанцев заслал, чтобы князя Пожарского жизни лишить. Хорошее вознаграждение
Слово за слово, Хованский и подробности этого покушения вызнал. Оно давно готовилось. Сначала Заруцкий его дворянину Ивану Доводчикову поручил. Тот головой и поместьями Заруцкому обязан, но и к Пожарскому как старый знакомец вхож. Пробовал Доводчиков князю яду в кубок подсыпать, да стремянной Роман Балахна ему помешал. Так это или нет, поди проверь. Доводчиков и обманет, не дорого возьмет. Очень уж он на хмельное падок. А может, вид делает, чтобы от своих обязательств отлынить.
Когда стало ясно, что от Доводчикова толку мало, Заруцкий смоленского стрельца Шанду подослал. У того под рукой пять верных смолян, на все готовых. Несколько дорожных засад они на Пожарского устроили, да все без толку. А когда князь черной немочью занедужил, Шанда к его стремянному, Семену Хвалову, по дружбе подкатился, стал серебряными ефимками смущать: ты-де меня и моих стрельцов на двор Пожарского впусти, остальное само собой сделается; за это ты десять серебряников сразу получишь, а после — еще двадцать. Чем плохо? Сперва-то Хвалов и слушать ни о чем таком не хотел, грозился на Шанду донести. Потом десять ефимков все-таки взял, но стал дело с ночи на ночь перекладывать. В третий раз Заруцкий Степана Сергача в Ярославль наладил, а ему в придачу Обреску дал. У Сергача промахов не бывает. Узнав, что Пожарский с новгородцами отношения уладил и вот-вот в поход двинется, он сам за нож взялся. Теперь зубами от злости скрежещет, грудь себе вконец оплевал, поверить не может, что попался.
Пожарский выслушал Хованского молча, потом горестно вздохнул:
— А ведь за Иваном Заруцким раньше правда и впрямь была. За отчину он голову готов был сложить. Теперь я ему мешаю. Войну с ляхами и их пособниками не даю в свои руки безраздельно взять, малолетнего сына вдовой царицы Маринки Мнишек на Московское государство посадить, а самому при нем без оглядки властвовать… Жаль мне вас, казаки. Слепые вы. В дурное дело ввязались.
— То не козак, що боиться собак, — оскалился в ответ Степан Сергач, а Обреска руками голову обхватил:
— Пропав ни за цапову душу! Що з нами тепер буде?
— Сам-то как думаешь?
— Йдучи по чужу голову, и свою неси.
— Правильно! Что заслужили, то и получите, — подтвердил Пожарский. — Посмотрим, что Совет всей земли скажет.
— Сперш увсех спиймати треба, — влез в разговор Степан Сергач. — Час на часу не стоит.
— Поймаем! — пообещал Хованский. — Я своих людей уже послал…
Вечером того же дня на последнее свое заседание в Ярославле собрался заметно поредевший Совет всей земли. Все ждали, что оно начнется с суда над Степаном Сергачем и другими покусителями на князя Пожарского. Но сам Пожарский, будто забыв о том, что днем на торговой площади случилось, возрек:
— Приспело нам, господа и други, к Москве на завтра идти! Вот и отдадим сперва честь Ярославлю и тем нашим сподвижникам, что вместе с его сынами надежной стражей здесь остаются! Возблагодарим их за то, что братски нас приветили, немалые силы помогли собрать, в больших и малых делах прямили и дальше прямить будут. Всяк знает: одной рукой врагу голову не скрутишь, а Ярославль у нас — вторая рука. Но и враг не один. Нынче он так силен, что государства, как горы, качает. Однако и мы не плоше. Нашего единства ему не пересилить. Встанем же, други, и до земли людям ярославской руки поклонимся!