Мужчина без чести
Шрифт:
Стены наоборот, как будто в противовес, выкрасили в голубо-зеленый. Особого соблюдения стиля нет, да и особого оптимизма тоже. Надо было покрасить – вот и покрасили. Зачем заморачиваться?
Кровать Беллы, небольшой стульчик возле нее и странное сооружение с проводами за спиной – все, что можно обнаружить в комнате. Хотя, если принять во внимание крохотную картинку какого-то мальчика в синей шляпе на стене, то есть еще и она. Правда, незаметная. Правда, бесполезная.
Вокруг никого нет и нет даже шагов снаружи, предвещающих чей-то приход, неслышно. Сплошная
Белла закрывает глаза и снова открывает, надеясь оказаться где-нибудь еще. У нее бывали сны, чтобы картинки сменялись на другие. Вот пляж на Коста-Дараде, а вот уже солнечный берег Сиде. Все бывает. Но сейчас не удается.
Только чертова комната.
Обращаясь к памяти, уставшей почему-то, как будто после бесконечной напряженной работы, девушка пытается найти хоть какую-то зацепку, как могла здесь оказаться. И что делать дальше. И чего дальше ждать.
И где Эдвард…
Однако память оказывается бесполезной. Вспышки, которые она дает, не помогают делу, а лишь путают. Белая ткань, неприятное приспособление из пластика, нарастающая боль внутри и чертов крик Комочка, который будет сниться ей в кошмарах. Он, по большей части, и вынуждает прекратить. Хватит!
Белла отчаивается. По-настоящему, так, что дрожат пальцы, а глаза жгут слезы. Все так тщетно, так глупо… отвратительное ощущение.
В этот самый момент, когда зачем-то глаза обращаются к поскрипывающим синим простыням, взгляд и находит ту самую «зацепку». Вполне очевидную.
На ее правой руке, обернутая пластырем на запястье, виднеется тонкая иголка с полупрозрачным проводком, уходящим вверх. А чуть выше, на законном вот уже шесть лет месте филатхи, пусто. Красной ниточки как не бывало.
Вот и вся правда: комната – палата, простыни – больничной койки, а неудобная сорочка – для пациентов, оставшихся на ночь. И капельница недвусмысленно подтверждает правду, вскрытую филатхой. О ребенке…
Белла тихонько вздыхает. Белла прикрывает глаза. Белла больше не сдерживает слезы, которые тут же, получив молчаливое дозволение, с неустанным рвением начинают течь по щекам.
Все-таки отсутствие правды – лучше. Как и отсутствие памяти. Было проще.
Девушке вспоминается колыбелька с сиреневыми динозавриками, игрушки по стенкам, балдахин и тепло большой детской комнаты; вспоминается пять белых тестов разных марок, на которых был один и тот же вердикт: две полоски. И незаметный бугорок на животе. Теперь плоском. Теперь – пустом.
Так бывает, да? Чтобы все так кончалось?..
– Она знает? – глухой голос откуда-то снаружи волей-неволей привлекает внимание. А уж то, что открывается белая дверь, ведущая внутрь палаты, тем более. На миг затаив дыхание, Белла смотрит, как мужчина с наброшенным поверх рубашки докторским халатом входит в комнату. И как осторожно, стараясь не создавать лишнего шума, прикрывает ее за собой.
А потом он оборачивается, и в нежданном посетителе Белла узнает мужа. Уставшего и хмурого, с темными спутанными волосами и полупогасшим взглядом. Как
– Привет, - заметив, что она не спит, говорит Эдварди, и в его голосе кажется, проскальзывает облегчение. При взгляде на жену облегчение.
Беллу коробит это выражение лица. Облегчение?!
Она ничего не отвечает.
Каллен аккуратно, выверяя каждый шаг и напряженно глядя на девушку, подходит ближе. Просительно, готовый принять отказ, если нужно, кивает на стул рядом. Разрешение получает. Садится.
– Белла, - ласково шепчет, очертив контур обручального кольца, практически болтающегося на ее безымянном пальце.
Та против воли всхлипывает в ответ, и этот звук отражается на лбу Эдварда увеличившимся числом морщинок.
– Белла, - сожалеюще повторяет он, оглядев ее – с ног до головы – с ощутимой горечью, - очень больно?..
Она качает головой. Мужчина спрашивает про физическое состояние. Ему интересно то, что снаружи. А внутри… а внутри – к черту. Хотя только там, на самом деле, и больно. Нестерпимо.
– Пройдет, - так и не дождавшись от жены словесного ответа – или дополнения к ответу хотя бы – уверяет Эдвард, - пройдет, dama, я обещаю. Нужно только чуть-чуть потерпеть.
Очень легко сказать. Так легко, что даже страшно. А ничего не вкладывая, ничего не выражая этими словами – особенно. Белла с ужасом приходит к мысли, что, похоже, эта потеря – потеря Комочка – только ее. Эдвард… не любил его. Он не хотел видеть его рядом.
От несправедливости, пусть и по отношению к существу, которого уже нет рядом, у Беллы перехватывает дыхание. Отворачиваясь от мужа, она зажмуривается и всеми силами, какие только есть внутри, надеется удержать слезы. Проглотить рыдания. Проглотить никому не нужную боль.
– Позвать доктора? – озабоченно спрашивает Каллен, стараясь правильно оценить ее реакцию.
– Белла?
– Нет.
– Точно?
– Да.
Эти два слова забирают весь воздух и весь ровный тон, какой у нее оставался. Теперь только слезы. Теперь только боль.
Белла не может поверить в то, что происходит вокруг. Не может поверить, что добровольно отвернулась от мужа, не может поверить, что не хочет сейчас его видеть, и пребывает в полнейшем ужасе от того, что его голос, его забота – как яд сегодня. Разъедают изнутри.
Эдвард был прав - с той ночи мало что в нем осталось прежнего. Теперь и девушке это наконец ясно. Жаль, что так поздно.
– Dama, ну что? – мужчина тщетно старается поймать ее взгляд и выпытать, в чем проблема.
– Что такое?
Белла старательно отворачивается. Старательно, насколько позволяет капельница, придвигается к другому боку кровати. Подальше. Побыстрее.
Старые слезы высыхают, а новые текут. Лицо неприятно сковывает, а сил сдерживаться все меньше.
– Все хорошо, - никак не помогая делу, нежно шепчет Эдвард, теперь уже не поглаживая, а обвивая, легонько сжимая ее руку, - Белла, дыши глубже. Ничего не случилось.