Музыка тишины
Шрифт:
Вечером, за ужином, Амосу поистине было что рассказать родным о прошедшем дне. Он прекрасно знал, что это приключение вызовет всеобщее неодобрение из-за напрасного риска, через который ему пришлось пройти, бросив лошадь привязанной к металлическому кольцу; а также потому, что он заставил ездить верхом без седла маленькую девочку – ведь оба могли упасть и расшибиться, не говоря уже о том, какие сплетни мог спровоцировать тот факт, что они вдвоем отправились в «Лесной дом», заброшенное поместье. Ведь какой-нибудь любопытный мог последовать за ними, шпионить, а потом донести отцу Гайи…
Родители все ругали и ругали его, гневно выражая свое недовольство, но Амос был рад, что рассказал им все без утайки, ведь его натура экстраверта редко позволяла ему сохранять свои собственные секреты. И потом, это было прекрасной возможностью поведать близким о Гайе, которая теперь поселилась в его сердце, заполнив пустоту, оставленную Марикой.
На следующий день, не обращая внимания на родительские упреки, он оседлал Зару и решительно поскакал в сторону дома Гайи. Она ждала его на улице – так, словно они договорились о встрече. В ней было столько невинной девичьей наивности; она будто
«Я так и знала, что ты придешь!» – воскликнула она, улыбаясь.
«Если тебе это не нравится, могу немедленно уйти!» – откликнулся Амос, притворяясь задетым.
«Я бы тогда не стала ждать тебя здесь!» – ответила она ему.
«Откуда я знаю, может, тебе просто нравятся лошади!» – продолжал заигрывание Амос, веселясь от всей души.
«Нет!» – отрезала Гайа сухо.
Амос был приятно поражен ее решительностью. «Хорошо, тогда сегодня никаких поездок верхом. Я вернусь, расседлаю Зару и буду ждать тебя там. Если хочешь, конечно!» – добавил он и галопом направил лошадь в сторону дома. Гайа тут же последовала за ним на своем мопеде, помогла снять с Зары седло и узду, обтереть ее и даже отвела лошадку в стойло и принесла ей добрую порцию овса. Только потом, с чувством выполненного долга, она, широко улыбаясь, двинулась навстречу Амосу и остановилась прямо перед ним. Он притянул ее к себе и крепко обнял, охваченный внезапным счастьем.
Потом он отошел от нее и направился к колодцу с видом человека, которого посетила неожиданная мысль или сомнение, которое надо немедля прояснить: «Откуда столько беспричинной радости?» Он сел на каменный бортик колодца, и Гайа, устроившаяся рядом, тут же стала убедительным ответом на его вопрос. «Я не создан для одиночества, – подумал Амос. – Насколько же вдвоем все проще и приятней!»
Придя к подобному выводу, он почувствовал себя как никогда хорошо.
Гайа, безусловно, не была похожа на его одноклассниц и других городских девчонок, с которыми он знакомился на различных праздниках и мероприятиях. Она и одевалась иначе, и говорила по-другому, и вела себя не так, как они, даже сам Амос чувствовал себя далеким от ее образа жизни; тем не менее ее природная, поистине обезоруживающая естественность, ее свежесть, ее изменчивый – то спокойный, то бурный – характер, ее доброта и решительность делали общество этой девушки не только приятным, но и богатым на сюрпризы. Несмотря на то что Гайа ходила в школу в городе, это ничуть не изменило ее: в ней не было и намека на предрассудки, на городскую чванливость или на малейшие попытки – удачные или нелепые – использовать в своем языке «городскую» лексику. Она была скорее полевым цветком, бродячей собачкой, певчей птицей, существом совершенно свободным, приспособленным больше к жизни на природе, чем к условностям и конформизму современности. Именно поэтому она любила лошадей, умела говорить с ними на инстинктивном и молчаливом языке тела, и поэтому ее и потянуло к Амосу, которого она полюбила, ничего не прося взамен, что позволяло ей чувствовать себя свободной от всяких пут условности.
Амосу быстро удалось узнать ее и научиться наслаждаться тем, что она дарила ему – в большей степени, чем кто-либо другой, – но в то же время он очень страдал от того, что у него как личности не получается быть сильнее, чем она. Он делал все, чтобы внушить ей мысль, будто она всецело принадлежит лишь ему, но у него ровным счетом ничего не вышло. Гайа приходила к нему в гости каждый день, но уходила так, словно каждая их встреча могла быть последней. Амос никогда не был уверен в ней. Для него идеалом была женщина влюбленная, ревнивая и верная, как Флория Тоска; но рядом с ним, он чувствовал, находится создание свободное, юное, беспечное и мятежное, как Кармен. Он пытался изменить ситуацию всеми возможными способами, но ничего не получилось.
Однажды настал день, когда они не встретились – Гайа внезапно пропустила их обычное свидание в полдень. На следующий день она ненадолго заехала к нему, но остаться не смогла и быстро умчалась прочь.
После этого Амос не видел ее на протяжении нескольких месяцев, да и не пытался, узнав от своего верного друга детства Серджио, что она стала встречаться с другим парнем, который каждый день увозил ее на мотоцикле и возвращал домой лишь к ужину.
Так что Амос вновь остался один, без подружки, с которой можно было бы проводить свободное время и куда-нибудь ходить вместе.
С другой стороны, у всех его друзей были девушки, и они, естественно, не могли посвящать ему все выходные и праздничные дни. Тогда он накинулся на учебники, чтобы достичь хороших результатов хотя бы в учебе. Но ему не хватало сосредоточенности, и даже старания синьора Этторе развеселить его и привести в чувство были напрасны.
Не без труда, но Амосу все же удалось сдать такие сложные экзамены, как судебное право, конституционное и – самое непростое – торговое право. Правда, пришлось долго ломать голову над понятиями актива и пассива в балансе, а также прихода и расхода и тому подобного. Доброму Этторе понадобилось все его ангельское терпение, чтобы разъяснить Амосу то, что самому ему казалось таким понятным! Более того, Этторе решительно не понимал, что тут такого сложного, и его поражал и обезоруживал этот необъяснимый отказ ума его юного ученика воспринимать материал. Однажды он удивил Амоса одной своей старой теорией. «Бывают мозги настолько самовнушаемые, что порой делают сложными самые простые вещи в мире! – сказал он ему. – Ты знаешь, что готовишься к университетскому экзамену, и поэтому считаешь, что это подразумевает под собой какие-то невероятные сложности. А ведь любой продавец из лавчонки, закончивший пять классов начальной школы, понимает, что такое пассив и актив в балансе. А у тебя какие-то уж очень странные рассуждения!»
Как бы то ни было, Амос преодолел и это препятствие, подготовился к остальным экзаменам, сдал их и даже повидался с Марикой. Она сообщила ему, что ее сердце снова свободно, и он пригласил ее в гости – точно так же, как после их
Они виделись каждый день, словно и не было того болезненного расставания, и их встречи здорово отвлекали Амоса от учебы – как раз в тот момент, когда он готовился к сдаче самого сложного экзамена: уголовного права. Это было предпоследнее испытание перед защитой диплома: если он пройдет его с хорошими результатами, как было до сих пор, ему останется лишь быстренько подготовиться к экзамену по судебному производству и полностью сосредоточиться на написании диплома. Но присутствие Марики в его жизни сильно осложняло ход вещей, ведь Амос постоянно думал о ней, даже во время занятий.
Когда началась сессия он решил попытать удачи и предстал перед экзаменационной комиссией, как всегда робея и надеясь на лучшее, но на этот раз все пошло прахом. После первых же двух вопросов, на которые Амос дал весьма расплывчатые ответы, преподаватель вежливо попросил его прийти в следующий раз, как следует подготовившись. Амос, не веря своим ушам, поднялся со стула. Его впервые отправляли прочь, не поставив никакой оценки. Он чувствовал себя глубоко униженным и расстроенным.
Вернувшись домой, он сразу же позвонил синьору Этторе, чтобы спросить его мнение о произошедшем. Этторе же, казалось, ничуть не расстроился; он сказал, что придет в обычное время, чтобы начать готовить его к следующему экзамену. Тогда Амосу стало спокойнее. Он отправился к себе в кабинет и предался размышлениям. Сперва ему было немного жаль себя, но потом самоирония вытеснила жалость, и, вспоминая подробности неудавшегося экзамена, он даже пару раз истерически рассмеялся. Тогда он сел за пишущую машинку и в одно мгновение набросал на чистом листе бумаги забавное стихотворение на пизанском наречии, посвященное своему печальному экзаменационному опыту. Это резко подняло ему настроение.
Закончив, он не без удовольствия перечитал написанное. Вот как выглядело случившееся с ним в стихах.