Музыкант и модель

Поплавская Полина

Филипп удивленно наблюдал за дочерью. Пересекая стеклянные лабиринты, они вошли в кафе, заняли дальний столик и заказали по чашке капуччино. Люсия перевела разговор на домашние дела, не обмолвившись ни словом о причине своего внезапного приезда. Отец и не расспрашивал, что дало девушке возможность почувствовать себя комфортно.

– Как прошел день рождения? – напомнила она немного смущенно.

– Если не брать во внимание твое отсутствие, то хорошо.

– Разбойники подросли?

– Да. Эйприл с ними не справляется. Она едва успевает следить за ними взглядом, не говоря о том, чтобы предупреждать шалости.

– Но и ты уделяешь им внимание, я думаю?

– Сейчас почти не выезжаю из Лондона,

но все равно… Я, видимо, уже староват, чтобы растить шестилетних мальчуганов.

– Чувствую, мне от них достанется!

– Они тебя очень любят.

– Мама вернулась из Штатов…

– Я надеюсь, хоть там обошлось без скандала?

– Куда там! Конечно нет.

Филипп мечтательно улыбался. Он так давно не видел свою первую жену, что уже начал ее идеализировать. Редкие телефонные разговоры несколько отрезвляли его, но ненадолго. Когда Соледад звонила, ему казалось, будто солнце слишком откровенно заглядывало в его окна: становилось тепло и радостно, но слепило глаза.

Люсия сразу же поняла, что ни отцу, ни тем более Эйприл она не сможет сказать: «Я люблю Дэвида Маковски». Это будет выглядеть неприлично. Набрать лондонский номер Дэвида – почти что преступление. Почему? В Мадриде ей казалось, что, стоит ступить на эту землю, проблема решится сама собой.

Филипп теребил газету и посматривал на часы. Люсия решительно встала из-за столика. По дороге к Виктория Стэйшн они сначала говорили о пустяках, а потом она молча уставилась в окно на теснящиеся у самих рельсов дома и виднеющиеся кое-где поодаль лысые холмы. Отважился бы Дэвид пригласить ее на прогулку, будучи в Англии? Едва ли. Кролики и утки здесь смелее, чем люди.

Такси притормозило у темного каменного дома на Ферингтон-роуд. Филипп открыл дверь, подал дочери руку. Люсия подняла голову вверх: небо серое, а цветник в лоджии мачехи так разросся, что превратился в самое яркое пятно на улице. А… вот и рыжие гривы в окне слева. Глядя на них, забываешь о возможности страдать. Жизнь течет вне зависимости от наших мыслей. Мысли могут быть мрачными, а в жизни все возвращается к простому и оптимистичному. Братья растут на глазах, скоро дотянутся до ее плеча, а цветы Эйприл покрываются все новыми бутонами.

Жена Филиппа, в темно-бежевой блузе и тщательно отутюженных брючках, встречала Люсию в гостиной. Здесь же вскоре оказались Дэннис и Брэндон. Люсия менее всего сейчас нуждалась в общении. Она вяло отвечала на детские шутки и бессмысленные вопросы мачехи, быстро проглотила обед и, отказавшись даже от душа, скрылась в отведенной ей комнате. Эйприл вопросительно посмотрела на мужа. Филипп пожал плечами, попросил не беспокоить гостью, пока она не отдохнет с дороги, и уехал по своим делам. Он был рад, что Люсия все-таки посетила их. Соледад расстроила его неделю назад сообщением о том, что дочь останется на этот раз в Мадриде. Но, вопреки ее словам, все встало на свои места.

С тех пор как в квартире отца появилась другая женщина, Люсия перестала считать это со вкусом меблированное пространство своим вторым домом. Старинные вещи куда-то исчезали, им на смену приходил пластик: столы, полки, бесцветные коврики, – отчего дом стал напоминать офис. Правда, Эйприл компенсировала эти перемены разраставшейся ввысь и вширь зеленью, но Люсия предпочла бы оставить здесь все так, как было в ее детстве. Она всегда останавливалась в одной и той же комнате – самой маленькой. Не из скромности, а из желания спрятаться в тесном уголке, найти теплое местечко среди холода и сырости. Первое, что бросилось ей в глаза, как только она переступила порог «своей» комнаты, – исчезли резные деревянные часы с витыми стрелками, бывшие для нее таким же символом Англии, как для кого-то – Биг-Бэн.

Она в растерянности присела на край кровати: все идет как обычно,

у нее начинаются каникулы, похожие на все предыдущие. А Дэвид здесь, в Лондоне, стал еще более далеким. Поверить в то, что он рядом, что они дышат одним и тем же холодным воздухом и на них дует один и тот же промозглый ветер, невозможно. Здесь легче представить Тони, чем Дэвида. Дэвиду пристало покорять средиземноморские вершины, а не лениво вышагивать по лондонским улицам.

«Молния» на сумке с визгом раскрылась: любимые джинсы, два вечерних платья, шелковый сарафан – а вдруг лондонский климат сжалится над ней? – футболки, косметика и тот самый светлый костюм, сохраненный как сувенир… Люсия развернула пакет, полюбовалась: к этой ткани прикасались его пальцы – и положила костюм на самое дно сумки. В дверь постучали. Она бросила сумку в шкаф и открыла дверь. Дэннис, в щегольском полосатом костюмчике, видимо, собирался нарушить ее уединение.

– Мы с Брэндоном хотели бы отправиться в Трокадеро. Мама велела спросить, не составишь ли ты нам компанию. – Он, казалось, сейчас лопнет от важности. Конечно же, это выдумка маленьких негодяев! Эйприл не стала бы навязывать ей детей сразу же после приезда.

– Извини, дорогой, я хотела бы отдохнуть.

– Мы могли бы отдохнуть вместе. Всем известно, что отдых должен быть активным, а ты сидишь здесь без движения.

– Может, я бегаю по комнате, откуда ты знаешь! – Люсия начинала злиться: исполненный важности ребенок не давал ей сосредоточиться на собственных мыслях.

– Если бы ты бегала, то мы бы слышали стук твоих подошв, – с умным видом заявил Дэннис.

– Дэннис, извини, я погуляю с вами завтра. И вообще, нехорошо подслушивать.

– Я не подслушиваю. Но когда, например, мама делает зарядку, это слышно из коридора. Кроме того, мы еще не преподнесли тебе главный сюрприз.

– Какой еще сюрприз? Знаю я ваши сюрпризы! Люсия приготовилась закрыть дверь, но за углом что-то странно заерзало по полу, послышалось тихое скуление. Дэннис больше не мог сдерживаться и рассмеялся. Из-за стены выкатился Брэндон с толстой таксой на поводке. Животное, расползаясь на гладком полу, облаяло девушку, но тут же завиляло хвостом. Сердиться на эту троицу больше было невозможно, и Люсия поняла, что ей не миновать Трокадеро. Через полчаса, взбодрившись под прохладным душем и одевшись потеплее, она уже выходила на улицу. Эйприл, успевшая привыкнуть к выходкам своих близнецов, тем не менее удивилась, как это им удалось уговорить Люсию. Всем было весело, только шоколадный Бобби никак не хотел оставаться один, и в его глазах отражалась нечеловеческая грусть. Увидеть вновь своих неразличимых и неразлучных хозяев щенку довелось только поздним вечером.

Когда за окном все слилось в однородную черноту, Люсия легла в постель, натянула на себя одеяло, включила настенную лампу в виде лилии – новое приобретение Эйприл, написала несколько фраз в тетрадь и, спрятав ее под подушку, попыталась уснуть. Она ужасно устала: самолет, расспросы, переживания, а потом – все эти бесконечные «стрелялки» и «леталки», кабины пилота и лампочки Фэстера… Даже в детстве ей не нравились аттракционы – искусственное веселье. Впрочем, немного поразмыслив, она поняла, что эти забавы не лишены достоинств, так как напрочь убивают трагизм. Еще вчера для нее представляли интерес только его номер телефона, его возможная реакция на звонок. Сейчас же спокойное пребывание в доме отца возымело цену, стало претендовать на то, чтобы тоже называться жизнью наравне с израильскими романтическими приключениями. Она достала кольцо с изумрудом, зажала его в кулачке, положила руку под голову и заснула. Любимое с детства море представилось ей иссиня-зеленым камнем, который кто-то неведомый и всемогущий держит у себя на ладони.