Музыкант
Шрифт:
– Я не понимаю, о чем вы?
– Не понимаете? Я про посылку, которую вам нес Кастро. Ее здесь нет. Александр забрал. Только прошу, не спрашивайте, какой Александр. Мне Сергей Иванович уже все рассказал… А теперь вы расскажите, куда приказали ее отнести?
– Не понимаю, о чем вы?
– Вы понимаете… Это я, может, чего-то не понимаю. А вы, уважаемый, в курсе всего. И не отрицайте этого. Ну, подумайте сами. Мы ловим международного преступника. Нехорошего, опасного человека. Мы знаем, что у него посылка, и если она попадет не в те руки… Не дай Бог, Павел Игоревич! Не дай Бог… И вот он приходит к вам. Допустим, случайно… Допустим. И тут же ваш сотрудник,
Профессор задумался и тихо, почти шепотом произнес:
– Все, что я могу сказать… так это то… Это был вовсе не Александр, а ваш Кастро. Да. Поэтому он и схватил… вашу посылку. Мы поменяли им сознание… А те двое тоже убежали?
– Нет, они там, в комнатке.
– И что говорят? – спросил Павел Игоревич.
– Они не словоохотливы. Очень странные они. Мне даже кажется, что они не совсем живы. Но они меня интересуют мало. Скажите, почему вы не хотите сказать мне правду? Зачем вы так обижаете меня? Ведь я был добр с вами. Вот, даже напоил вас чаем. И заметил, вы пили его с большим удовольствием. Прошу, уважайте меня. Доставьте и мне немножко радости. Пожалейте мой мозг. Не надо больше этого вздора про замену сознания…
– Это не вздор. Я это не сейчас придумал. Если хотите, есть газеты, где про нас писали. Могу их принести. Этого эксперимента ждал весь мир. Это великое открытие. Это все равно, что Атлантиду найти, понимаете? С живыми людьми, с жабрами и в чешуе…
– Хватит! – зло крикнул Рэм, с силой уронив кулак на стол. Выдохнул и снова тихо, дружелюбно произнес: – Я очень добр, и поэтому меня все обманывают. Люди думают, что добрые глупее остальных. Но это не так. Да, мы отличаемся. Мы ранимы, несчастны. Порой мне представляется, что я живу не на Земле, а на Луне. На обратной ее стороне, в тени. Темное зло вьется вокруг меня, оплетает ноги и вяжет по рукам. И нет сил терпеть. И вот лежу я беззащитный, связанный по рукам и ногам, и появляется кто-то… Сейчас вот появились вы. Топчетесь по мне, плюете в душу. А мне и надо-то было немножко света. Крупинку правды.
– Рэм, – подал голос носатый, – они оба говорят одно и то же. Похоже, что не врут. Это был Кастро.
– Фил, я что, спрашивал твоего мнения?
– Нет, но…
– Помолчи. И не топчись здесь. Найди какую-нибудь мазь, на тебя смотреть больно. Ты и руки, смотрю, обварил. Видел? Уйди.
Носатый, осторожно ступая, направился к коридору.
– Подожди, – окликнул Рэм. – Как только они будут у него дома, пусть сообщат. Чтоб все перерыли. Кто он? Что он? Где бывает? С кем говорит? Я должен знать все. Слышишь? Все. Срочно.
– Конечно. Ходить очень больно, – захныкал носатый.
– Уйди, – прикрикнул Рэм и отхлебнул из стакана.
– А он бывал здесь раньше?
– Кто? – уточнил профессор.
– Кастро.
– Я говорил вам, что не знаю никакого Кастро. Я его здесь не видел.
– И я не думаю, что он здесь был. Но он так хорошо ориентировался, там, в лабиринтах. Ни разу не
– Я, кажется, понял, – сказал Павел Игоревич. – Это полоса препятствий. Там все эти… перекопы, подземные ходы… Шурик, то есть Александр, там играл, когда был маленький. Они с моим сыном друзья.
– Вот видите, значит, все-таки Александр, – вернулся к тому с чего начал Рэм.
– Угу, – профессор кивнул, – и не только Шурик. Вы же видели там девушку…
– Извините, – из коридора возник носатый, держа в руке что-то похожее на обмотанный проводами калькулятор. – Скажите, что это такое? – обратился к профессору.
– Это обычный тонометр. Переделанный только. Мы им измеряем давление у подопытных животных.
– Симпатичный, – сказал Фил. – А эти блестящие штуки зачем?
– Мне отсюда не видно.
– Да вот тут… Скажите, он вам нужен?
Павел Игоревич пожал плечами.
– Я оставлю себе, можно?.. – попросил носатый. – Спасибо.
Хуши сказал: «Плохой друг оставит тебя в беде, хороший враг – никогда»
За последний месяц Игорь присутствовал на всех опытах, проводимых в лаборатории отца. Ему многое разрешалось, коллеги Павла Игоревича, заискивая перед начальником, доверяли молодому человеку то, что от других скрывалось, позволяли бывать на закрытых диспутах. Но на последнем опыте сын профессора не присутствовал из-за болезни. Накануне, вечером, температура подскочила под сорок.
Врач, причмокивая нижней губой, спрашивал:
– Марихуану давно курили? Признавайтесь, ну… Непристойные отношения с мужчинами? Плохие женщины – были? Унизительные мысли сексуального характера? Первое, что приходит в голову, когда смотрите на плюшевые игрушки? Ну! Признавайтесь…
– Странные вопросы, – удивлялся больной. – Что со мной, скажите?
– Похоже, грипп.
– А-а-а… А при чем тут тогда?..
– Ну как? Интересно же, – простодушно улыбаясь, ответил эскулап. – Сделай так, – и он потянул носом воздух: – Хр-хр… Вот так – хр-хр…
– Зачем?
– Не хотите?
– Нет.
– Значит, не свиной, повезло вам, хе-хе-хе… Пока не вставайте. Сейчас напишу рецептик, и сбегаете… надо будет поторопиться, тут несколько аптек, и все в разных концах города, – принялся карябать что-то на листочке. – Так-с-с-с… сейчас-с-с…
– Как сбегать?.. С такой температурой?..
– Пошутил, пошутил. Лежите.
– Я счастлив, – еле ворочая языком, буркнул Игорь. – Самый веселый доктор теперь и в нашем городе. Обнять бы вас. А может, – показал глазами на чашку с чаем, – угощайтесь, я только половину отпил.
– Замечательно! – врач улыбнулся, продолжая писать. – Ваша правда: чувство юмора еще никого не спасало, но… Жизнь ведь так коротка, впрочем, кому я это говорю?.. Горячего не пейте…
Весь следующий день больной провалялся в постели. С обеда стал названивать отцу. Не терпелось узнать, как все прошло. Но профессор не отвечал. Ближе к вечеру телефон завибрировал, на дисплее высветилось «Папа», но раздался голос его зама, Сергея Ивановича.
Странный получился разговор. Игорь почти ничего не понял: какая-то авария, жертвы, куда-то делся Саня, и срочно нужен его адрес. Рита и Кастро в коме, а этот шизик убежал. Если не найдут виолончель – всем амба!.. Дело на контроле у ФСБ! Игорь еще пытался задавать какие-то вопросы, но ничего вразумительного не услышал. У Сергея Ивановича истерика. Пожалуй, это единственное, что из всего сказанного было очевидным.