Музыкант
Шрифт:
Саня ударился лицом о напольный кафель и почувствовал, как наливаются кровью, разбухают разбитые губы. Копья острых носков впивались в шею и спину. Били руками и ногами, не разбирая.
– Согнись! – закричал Кастро. – Да не сопротивляйся ты, хуже будет! Прячь лицо! Голову закрой!
– Мама, как больно! – голосила Рита.
– А деда зачем убили? – спросил кто-то. – Его с ними не было.
– Ты Омара не знаешь? Спроси его зачем.
– Ну что, нашли мы тебя… – кричали Герберту.
– Омар, не убивай их сразу, я хочу поговорить.
Бить перестали, Саня отодвинул
прикрывал лицо, и посмотрел вверх. Над ним стояли двое, одно лицо, только волосы разные: белый и черный.
– Ну, попались, шакалы! – прошипел белый.
Черный присел на корточки.
– Нам яму рыли, а угодили сами.
Герба поднимали за шкирку, он стонал.
– Не убивайте! Не убивайте! За меня заплатят! Они пойдут на сделку!
Бить перестали, Саня отодвинул локоть, которым прикрывал лицо, и посмотрел вверх. Герба поднимали за шкирку, он стонал.
– Не убивайте! Не убивайте! За меня заплатят! Они пойдут на сделку!
– Моему брату дали шестьдесят лет. Думаешь, его отпустят? – усмехался длинноволосый молодчик с исполосованным шрамами лицом.
– Гуру, давай я его оскоплю.
– Подожди, пусть поторгуется. Посмотри, как он хочет жить.
– Твоего брата – не знаю, наверное, не отпустят, – говорил Герб. – Он много наших положил при задержании. Других могут отпустить.
– Да кому ты нужен, крыса! – кричал тот, которого называли Омаром. – К тебе же, как к своему!.. За тебя же жизнь готовы были отдать!.. А ты их в клетку – крыса! – он наотмашь ударил Герба кулаком. – Своим ты не нужен. Ты отработанный материал. Тебя и прислали назад, чтобы слить.
«Кто-нибудь понимает, что происходит?» – Саня приходил в себя.
– Чего непонятного, – отозвался Кастро. – Твой друг Герб – внедренный агент – пробивает каналы наркотрафиков. А у этих милых людей на него зуб. Думают, конечно, что ты с ним заодно. Дело дрянь, если еще не догадался.
– Не убивайте! Не убивайте! – молил Герб. – Они пойдут на сделку, мы на многое закроем глаза…
– На все закроешь глаза, – сказал Омар, приставил дуло к виску несчастного и нажал на курок. Раздался выстрел, кровь и мозги разлетелись в разные стороны и потекли по стене, Саню поцарапал осколок черепной кости.
– Я просил подождать, – держась за уши, недовольно проворчал оглушенный выстрелом Гуру.
Стрелок виновато развел руками.
– Я слишком долго ждал, брат. Этого тоже надо решать, – показал взглядом на Саню. – Они вместе. Я слышал, как он говорил: мы их всех в тюряге сгноим.
– Что ты мог слышать через окно? – оглянувшись, недоверчиво спросил белый.
– Слышал, слышал. А о чем, по-твоему, эти крысята могли шептаться?
– Скажи им, скажи, что ты не знаешь его! – взмолилась Рита. – Скажи, что только познакомился!
– А им, по-моему, все равно! – весело отозвался Кастро. – Они и старика ни за что пристрелили.
«Идеи?»
– Взорвать
– И что делать? Убьют ведь! Убьют! – продолжала визжать Рита.
Гуру зажал уши, посмотрел на Омара.
– Давай. Только в голову не стреляй, брызгается. В сердце лучше всего. Оно слева.
Омар подошел к Сане, отодвинул рукой белого, направил ствол в область груди.
– Сюда?
– Нет, он же на животе лежит, сердце с другой стороны, – сказал черный.
– Убьете меня, и вы все покойники, – спокойной, уверенной интонацией проговорил Саня. – Жаль, я не увижу, как мои братья подвесят вас за ноги и ремнями начнут снимать кожу. Тебе, Омар, они отрежут уши и язык, срежут пятки до костей и заставят пробежаться по углям – не упадешь, останешься жить, но ты упадешь: все падают. А этому вашему Гуру отрежут детородный орган и заставят съесть, а откажется, приведут его мать и отца, и всех братьев, и соседей и раскаленным шилом выколют глаза. – Он рассмеялся смехом душевнобольного и продолжил: – Всех родных, всех друзей, ваших собак, любовниц, детей, – всех, всех в один костер. Мне и раньше доводилось сжигать целые селения. Братья отомстят за меня. Вы все, все покойники! Ха-ха-ха!.. Ха-ха-ха!..
Гуру вытащил пальцы из ушей.
– Омар, ты чего ждешь?
– Ты послушай, что он несет, – ответил Омар. – Этому сумасшедшему мало пули в грудь, он выпрашивает какой-то особой, мучительной смерти.
– Скоро, скоро ты много узнаешь про мучительную смерть, – зло улыбаясь, предостерег Саня. – Я намотаю твои кишки на сук, а самого сброшу с дерева. Два года назад в Мьянме я устроил себе праздник. Целый лес такими гирляндами усыпал. А ведь эти люди даже не угрожали мне, они просто оказались недостаточно гостеприимными. Убейте меня. Я все равно не прощу вам этого грязного сортира и своей крови на желтом от мочи кафеле. Ну!..
– Ты кто? – недоверчиво спросил Гуру.
Саня резким движением убрал со своей спины ногу черного, поднялся на четвереньки и исподлобья, по-волчьи, взглянул на Гуру:
– Я тот, кому такие, как ты, ботинки вылизывают, а потом с гордостью рассказывают об этом. Я тот, кого боятся голодранцы и нефтяные магнаты, уголовники и полицейские, наркобароны и достопочтенные министры. Сколько я убил – ничто по сравнению с тем, сколько людей заплатят собственными жизнями за мою смерть.
Саня встал, небрежно отряхнулся и, играя желваками, обвел насмешливым взглядом всю компанию.
– Меня зовут, – выдержал паузу и проговорил отчетливо, – Малыш Хасан.
– Кто? – удивился Кастро.
– Мамочки! Все! Пропали! – заголосила Рита. – Что ты делаешь?
«Не знаю. Я думал, вы знаете».
Гуру рассмеялся.
– Ха-ха-ха… Кого я только не встречал, но познакомиться с самим Малышом Хасаном! Ты с собой Будду не привел? Ха-ха-ха… Омар, пристрели самозванца.
Смеясь, обвел взглядом всю компанию, но кроме него никто больше не выказывал веселья. Это наблюдение заметно расстроило главаря: выражение радости сменила растерянность, а потом оно стало и вовсе хмурым.