Музыкантша

Морозова Ольга Владимировна

Полина, превозмогая боль, встала, взяла в руки скрипку и заиграла. Из-под её смычка побежала та самая мелодия, которую Анжела играла ей на экзекуции…

Теперь они не разговаривали друг с другом, но общее несчастье сплотило их. До воскресенья Альберт, видимо, решил оставить их в покое, потому что никак не напоминал о себе. Боясь разговаривать вживую, девушки придумали особенный музыкальный язык. Если кто-то из них грустил, то скрипка плакала. Если они боялись, то и скрипка звучала тревожным набатом, если всё было более или менее спокойно, то лилась плавная, умиротворяющая мелодия. Это было очень удачной находкой, потому что несведущий в музыке человек вряд ли смог бы разобраться в этой фантасмагории. Только однажды, перед самым спектаклем, Анжела разлепила губы и спросила, что именно будут играть? Настя пожала плечами.

— Не знаю. Это не мы решаем. — При этом она слегка покраснела и извлекла из скрипки возмущённо-презрительный звук, за которым последовал приторно-тошнотворный и ненавидящий. Полина добавила звук отвращения и испуга.

Анжела горько усмехнулась. Примерно всё понятно. Чего ещё можно было ожидать от извращенца? Она издала с помощью скрипки тяжёлый вздох, в котором слышался

сдавленный плач.

— И как часто бывают спектакли?

— Когда как. Как захочет Альберт Львович. Иногда раз в неделю, а иногда и раз в месяц.

— А гости приходят?

— Редко.

Их болтовню прервал Рашид. Он пришёл за Анжелой. Уже лёжа в своей комнате, она размышляла, что же Альберт делает с девушками? Как он их использует? Скорее всего, так же, как и её — для оказания секс-услуг своим гостям. Таинственный спектакль даже вызывал у неё болезненное любопытство.

В воскресенье ей принесли её сценический наряд, только на этот раз там были ещё и трусики, если микроскопический кусочек ткани можно было так называть. Анжела облачилась в него и вышла вслед за Рашидом. В зале, где должен был состояться спектакль, уже находились Настя и Полина. Они были в аналогичных нарядах, только Настя была одета в розовое, а Полина — в белое. Этакий ангельский мини-оркестр. Сцена занимала всю стену, напротив стояли стулья для зрителей. Зал был не мал, но и не велик. В самый раз для домашних постановок. Альберт сидел здесь один. Он велел девушкам встать сбоку сцены и начинать играть, как только он махнёт им рукой. По всей видимости, он был ещё и режиссёром предстоящего спектакля. Анжела обратила внимание, что его глаза лихорадочно блестят, а голос звучит крайне возбуждённо. Когда всё было готово, открылся занавес, и группа девушек в старинных русских нарядах выстроилась на сцене. Они сплели руки, затянули песню и начали водить хоровод. Потом на сцену выбежали юноши, которых оказалось в два раза больше, чем девушек. Девушки сделали вид, что испугались и с криками разбежались по сцене. Парни стали их догонять. Альберт велел играть, и ангелы заиграли. Девушки визжали, парни хватали их и валили на землю, начиная стаскивать с них одежду. Вскоре все оказались голыми, никто уже не визжал, началось просто массовое совокупление. На каждую девушку пришлось по два парня. Что происходило дальше, можно описать двумя словами — Содом и Гоморра. Все виды сексуальных извращений присутствовали здесь в полной мере. Всё действо, совершенно лишённое какого-то ни было смысла, крутилось вокруг этого. Устав от девушек, парни начинали ласкать парней, а девушки друг друга. Вдруг Альберт разделся и выскочил на сцену, держа в руке плётку. Он начал стегать разгорячённые обнажённые тела направо и налево. Актёры вскрикивали, но продолжали заниматься тем, чем занимались. Альберт стегал и стегал, пока не устала рука. Потом он, тяжело дыша, подошёл к ангелам и протянул им раскрытую ладонь, на которой лежали три таблетки.

— Жрите, сучки, — просипел он, — иначе никогда не познаете настоящего блаженства, убогие твари! Кому я сказал, жрите! Удавлю!!!

Девушки взяли по таблетке и засунули себе в рот. Альберт выдернул Настю за руку и впился губами ей в губы. Потом оттолкнул её от себя и велел встать на четвереньки. Настя подчинилась. Альберт начал стегать её плёткой.

— А вы что стоите? — Альберт бросил злобный взгляд в сторону Анжелы и Полины. — Обнимитесь, детки! Я хочу посмотреть, как вы нежно любите друг друга! Поцелуй эту общипанную кошку, Ангел! Она сладенькая, хоть и драная! Ха-ха! — Альберт начал закатывать глаза.

Анжела послушно обняла Полину и прижалась к её щеке. Альберт, красный от возбуждения, стоял рядом. Ну, взасос, взасос! Ангел! Ты же любишь это!

Анжела раздвинула языком губы Полины, и та послушно приоткрыла рот. У Анжелы закружилась голова. Ей захотелось ласкать и целовать Полину, трогать её самые интимные места… Она поцеловала Полину в шею, потом взяла в рот сосок и втянула его в себя. Полина вздохнула и застонала. Альберт хохотал у них за спиной. Он снова принялся стегать Настю, а потом встал на четвереньки и вошёл в неё, грубо раздвинув бёдра. Анжела, возбуждаясь всё больше, ласкала Полину. Они откатились в сторону от Альберта и Насти, как вдруг Анжела почувствовала, как что-то твёрдое вошло ей в зад. Она закричала от боли и негодования, но это что-то продолжало внедряться в неё, нимало не заботясь о её желании. Боль разрывала Анжеле внутренности, чтобы немного отвлечься, она продолжала гладить и целовать Полину, покусывая её за соски. Полина начала трогать её грудь, и вдруг Анжела застонала от наслаждения, слившегося воедино с болью. Она с усилием повернула голову и увидела молодого человека, прижимавшегося к её ягодицам. Глаза у него были закрыты, он явно был не в себе. Не обращая внимания на Анжелу, он бешено завращал бёдрами и испустил стон. Анжела почувствовала, как что-то горячее ринулось в неё пульсирующей струёй. Парень оторвался от Анжелы и упал тут же, закатив глаза. Липкая жидкость вытекала из заднего прохода Анжелы. В горле у неё пересохло, и она выплюнула таблетку, которую держала за щекой. Сжала рукой грудь Полины и поцеловала её в пупок. Полина тяжело дышала и извивалась под ней. Анжела немного привстала и осмотрелась. Все лежали вповалку, и парни и девушки. В углу сцены конвульсивно дёргался Альберт, изо рта его шла пена. Настя лежала рядом с каким-то парнем, который пытался раздвинуть ей бёдра руками. Анжела услышала шёпот Полины и подвинулась к ней. Полина зашептала ей в самой ухо:

— Прости, Ангел, что я кричала на тебя… тогда, после наказания. Молчи… молчи и послушай… Я всё расскажу тебе. Спаси нас, Ангел! Он убьёт нас. Убьёт или покалечит, что одно и то же. Я чувствую это. Мы для него ничто, люди для него ничто. Он болен, очень болен. Он сумасшедший! Он абсолютно ненормальный. Ты сама это видишь. Я видела, ты выплюнула таблетку, значит, ты понимаешь… Он всегда даёт нам такие таблетки. После них ничего уже не важно, кроме похоти. Грязной похоти. После них ты хочешь только одного — самого гнусного секса. Но я хотела сказать тебе другое. Ты мне нравишься, Ангел. Я тоже выплюнула таблетку, потому что хотела поговорить с тобой. То, что он сделал со мной, это мелочь, полная ерунда. Тем более, что он дал мне эту самую таблетку, после которой всё становится всё равно. Мне даже не было больно. Мы пока нужны ему, но это только пока. Он извращенец, самый

ужасный извращенец на свете. У нас здесь была одна девушка, он называл её Саломея. Очень красивая девушка. Она танцевала перед гостями и для Альберта. Она не видела ничего особенного в том, чтобы танцевать обнажённой. Это доставляло ей удовольствие. Кажется, она была стриптизершей, и это было её профессией. Я не знаю, в чём именно она провинилась, но случилось ужасное. Господи! Это было настолько ужасно… но всё равно слушай… нет, не перебивай меня, прошу! Он посадил её в хлев на цепь. Цепь была такой длины, что она могла стоять только на четвереньках, как животное. Ей приносили еду в миске, какие-то объедки. Каждый, кто хотел, мог зайти туда и делать с ней всё, что ему вздумается. Здесь работает много отвратительных людей, ты ещё не видела. Мне кажется, что некоторые сбежали из тюрьмы… хотя я не уверена. Альберт приводил нас с Настей смотреть на унижения Саломеи. Она не была похожа на человека… Господи! А потом… потом он привёл осла… он хотел, чтобы мы это видели… видели, что бывает за непослушание. Он особенно подчеркнул это и велел нам смотреть. Бедняжка орала так, что я думала, что умру прямо там, с ней рядом… это было безумие… полное безумие… так отвратительно, мерзко! Потом он снял с неё цепь и бросил во дворе умирать. Она мучилась ещё целые сутки, истекала кровью… в пыли… я думала, что сойду с ума… Альберт сказал, что так бывает со строптивыми самоуверенными девчонками, у которых длинный язык и короткий ум. Он кастрировал Рашида, кажется, они с Саломеей любили друг друга… Настя так сказала мне, Альберт иногда посещает её под кайфом. Он проговорился ей, смеялся над ними… Это демон, Ангел! Это демон во плоти… Мы попали в самый ад, Господи! Я хотела купить квартиру, мне нужны были деньги, у Насти была мечта — шикарная машина. Наши родители не так богаты, а нам бы никогда столько не заработать… Один парень, узнав о наших проблемах, предложил нам поговорить с одним человеком. Он сказал, что мы сможем за год заработать столько, что хватит на всю жизнь. Так мы встретились с Альбертом. Он назвал нам суммы контрактов, и они были настолько велики, что это вскружило нам голову. Мы взяли отпуск в консерватории, ничего не заподозрили. Нам нужно было играть на частных вечеринках. Единственное условие, сказал Альберт, мы должны были жить у него, а родителям сказать, что уезжаем на год за границу. Он очень хитёр. Он разрешает нам иногда звонить родителям и отсылает им деньги. Ему не нужны неприятности раньше времени. Он не хочет скандала. Вечером он даже разрешает нам брать телефон под присмотром Рашида, чтобы не сболтнули лишнего… Мы в аду, Ангел… Спаси нас, пожалуйста! Я не хочу умирать, я хочу выбраться отсюда… как можно быстрее… пожалуйста, сделай что-нибудь… я знаю, ты сможешь… прошу, прошу тебя… — Полина беззвучно зарыдала, сотрясаясь всем телом. Анжела прижала её к себе.

— Я попробую…

— Он убьёт нас, убьёт! — У Полины начиналась истерика. — Что нам делать? Что? Я больше не выдержу!

— Не плачь, я не могу убить его завтра. Придётся подождать.

— Хорошо, я подожду… я сделаю всё, что ты скажешь… ляг поближе, мне страшно… — Анжела подвинулась к Полине и обняла её одной рукой.

Очнулись они утром. Тела на сцене слабо шевелились и вздыхали. Кто-то хрипло кашлял, Альберта среди них не было. Анжела завернулась в чей-то наряд и прикрыла Полину. Они слезли со сцены и сели на стулья, дрожа от холода. Рашид открыл дверь и проводил девушек к себе. Анжела долго стояла под душем, пытаясь смыть с себя прошедшую ночь, налипшую на неё, будто помои. Потом надела халат, легла в кровать и уснула беспокойным сном. Ей снился мужчина в бейсболке, он противно ухмылялся, и Анжела поняла, что он радуется её проблемам. Она хотела ударить его по лицу, но почему-то не могла его достать. Она тянула руки, чтобы достать его, но он удалялся всё дальше, а её рука вытягивалась, становясь всё тоньше и тоньше. Наконец он исчез, и Анжела проснулась. Было ещё светло, но спать снова не хотелось. Анжела лежала в кровати, размышляя над словами Полины. Альберт безумен, это ясно. Так же ясно, что он убьёт их, не задумываясь, в любой момент. А это значит, что нужно что-то делать. Полина сказала, что он иногда посещает Настю. Значит, нужно сделать так, чтобы он посещал и её. Нужно вкрасться в его порочную, прогнившую насквозь душонку, и тогда взять его за горло. Нужно разгадать его слабости и пристрастия, чтобы узнать место, куда ударить. Но самое главное — когда и как. Он один раз уже оттолкнул её… вдруг он не захочет с ней спать? Может, его не интересуют женщины? Но он же спит с Настей… Занятая мыслями, Анжела даже не услышала, как открылась дверь и зашёл Альберт. Она увидела, как он смотрит на неё, и откинула простыню, которой была укрыта. Альберт выглядел неважно. Мешки под глазами набрякли и отвисли, уголки рта опустились, кожа приобрела серый оттенок. Он сел на кровать рядом с Анжелой.

— Прикройся, шлюшка! Чего заголилась?

Анжела набросила на себя простыню, сделав обиженный вид.

— Я думала, вам это нравится. Мне показалось, вы не выносите вида одетых людей.

— Не выношу, особенно баб. Но сейчас мне не до этого. Я хотел поговорить с тобой, и для этого необязательно пялиться на твои голые телеса.

— Хорошо, — Анжела натянула простыню до самого подбородка. — Я вас слушаю.

— Я кое-что разузнал о тебе. С тринадцати лет ты жила в детском доме. Потом тебя взяли в семью. Оформили опеку. У твоей опекунши был душевнобольной сынок. Потом опекунша умерла, а ты жила с её сыночком. Потом и он умер.

— Ну и что? Открыли Америку! Я и сама бы вам это рассказала, если бы вы спросили.

— Дело не в этом. Дело в том, где ты была до тринадцати лет? В твоём деле написано, что тебя нашли на вокзале и ты ничего не помнила, кроме своего имени.

— Ну, раз так написано, значит, так и было. В чём вы сомневаетесь?

— Я сомневаюсь в том, что ты ничего не помнишь.

— Но это правда. Я ничего не помню.

— Ещё там написано, что ты уверяла, что тебя похитили цыгане и заставляли играть на скрипке.

— Наверное, это так. Я смутно помню, что вечно мёрзла… играла где-то… то ли в переходах, то ли на улице… кажется, меня били… потом мне удалось бежать… это всё.

— Тогда почему, скажи мне на милость, ты явилась на эту чёртову могилу?! Может, у тебя тоже проклюнулись смутные воспоминания?! Дочку этого ублюдка тоже звали Анжелой, и она тоже играла на скрипке. Какое странное совпадение, не находишь? Мне это сразу показалось подозрительным.

— Я не пойму, что вы от меня хотите? Даже если допустить, что вы правы, то что с того?