Музыкантша

Морозова Ольга Владимировна

С тех пор жизнь у Анжелы приобрела, если так можно выразиться, более или менее размеренный характер. На улицу она не выходила, и все попытки завести об этом разговор пресекались. Рашида Анжела не видела, и ничего не могла узнать о судьбе девушек. Альберт продолжал навещать её. Временами он просто ложился с ней рядом и начинал рассказывать ей о войне. Он не называл мест, где он воевал, он просто говорил о том, что там было, и волосы на голове Анжелы вставали дыбом. Он говорил, что люди превращались в зверей, готовых разорвать друг друга на части. И он рвал своих врагов и пил их тёплую кровь. Он говорил о том, что загнанные в горы, окружённые со всех сторон противником, без пищи и почти без воды, они убивали самых слабых и немощных, чтобы питаться их мясом… они убивали женщин и детей, если это были женщины и дети врага… а за измену они резали человека на мелкие кусочки и кормили собак… они ещё много делали такого,

что невозможно себе представить в обычной жизни. В такие минуты он говорил и говорил, не заботясь, слушает его Анжела или нет. Он показал ей свою коллекцию мужских органов — малышей, как он их называл. Тут были статуэтки из нефрита, опала, оникса, малахита и чёрного эбонита. Альберт любовно гладил их сухими пальцами. Накурившись опиума, он рассказал Анжеле о своём увечье. Однажды он изнасиловал женщину, и она запомнила его. У этой женщины был муж, и Альберт убил его. Потом, возвращаясь в те края, он приходил к ней снова, и снова насиловал её. Её взгляд, полный ненависти, возбуждал его. Он хотел видеть этот ненавидящий взгляд, и поэтому не мог оставить её в покое. Потом женщина забеременела, и он упустил её из виду. Потом он встретил её через несколько лет и снова возжелал её. Она позволила ему переспать с ней, добровольно и не сопротивляясь, и он решил, что этот раз будет последним. Покорность претила ему, он привык к завоеваниям. Но всё оказалось не так. Ночью его подруга тихо встала и одним ударом отсекла ему мужскую плоть, а потом бросила её собакам. Неразборчивые псы с урчанием набросились на то, что она дала им, и вмиг сожрали. Он истекал кровью, не мог поверить, что это произошло, он дико кричал от боли и ненависти, и на его крик сбежались товарищи. Они хотели уничтожить ту, что так поступила с ним, но она успела убежать и бросилась со скалы… Она умерла свободной и, наверное, счастливой. Он не смог ей этого простить. Она ушла от него туда, откуда нет возврата, и где он не мог её достать. Он катался по земле и рвал на себе волосы, вопя и завывая, а она лежала на дне ущелья, холодная и равнодушная, как статуя. Он запретил хоронить её, сказав, что отрубит руки тому, кто это сделает, но всё же утром её труп исчез. Никто не признался в содеянном, и он решил, что с него довольно. Война утомила его. Он ушёл и вернулся домой… На деньги, заработанные на войне, он выстроил свою империю, где он — царь и Бог. В эти моменты он заглядывал Анжеле в глаза, взгляд его туманился, и Анжела вдруг понимала — несмотря ни на что, Альберт любил ту женщину и восхищался ей… Он любил её извращённой, «чёрной» любовью, но кто определил, какая она должна быть? Потом Альберт умолкал и делал глубокую затяжку, чтобы отключиться и сбежать в те райские сады, где он не был извергом, а она не была его жертвой… Ни одно живое существо не чуждо любви, иначе оно просто не сможет существовать, и Альберт не был исключением. В такие моменты Анжеле казалось, что нечто человеческое проглядывает сквозь непроницаемую маску его нынешней личности, и она даже жалела его.

Один раз Альберт привёл Полину. Она выглядела исхудавшей и печальной. Когда Альберт отключился, и они лежали, обнявшись, Полина шепнула, что Настя сходит с ума, потому что Альберт заставляет её регулярно обслуживать весь персонал охраны и своих гостей. Раньше это делала другая девушка, шептала Полина, но она исчезла. Они теперь очень мало играют, только перед особо утончёнными гостями, а в основном служат для развлечения мужчин. Всё это Полина сообщала будничным, равнодушным тоном, и Анжела поняла, что душевные силы у той на исходе, и ей стоит поторопиться. Она нежно поцеловала девушку и сказала, что теперь недолго ждать. Полина кисло улыбнулась, прижалась к Анжеле дрожащим телом и тихо заплакала.

— Как… я… буду… жить… потом? — Плечи у Полины вздрагивали, отчего она казалось ещё более хрупкой и беззащитной. Анжела убрала волосы у неё со лба и поцеловала в висок — у неё не было ответа на этот вопрос.

Иногда Альберт приходил к ней с огромной бутылкой водки и напивался. Потом он щипал и кусал её, стараясь делать как можно больнее, а потом засыпал на её кровати. Во сне он ворочался и кричал, и Анжела не могла уснуть всю ночь, пока наутро он не покидал её, разбитый и опухший.

Иногда он ложился с ней рядом и включал телевизор. Пощёлкав каналы, он засыпал, а Анжела смотрела на него. В такие моменты он выглядел беззащитным и очень уязвимым. Анжела могла бы убить его, если бы захотела, но не была уверена, что они с девушками смогут выбраться отсюда. Двор просматривался, как на ладони, и пересечь его незамеченными вряд ли бы получилось. Анжеле нужен был Рашид. Ей хотелось перемолвиться с ним хоть словом, но Альберт, словно дикий зверь, чуял, откуда может прийти беда.

Временами Альберт входил в раж и тогда истязал Анжелу до самого утра. После этого

ей приходилось отлёживаться пару дней, зализывая раны. Анжела потеряла счёт времени. По её подсчётам прошло около месяца, может больше. Она ждала своего часа, не ведая, впрочем, когда он настанет. Как-то Альберт снова завёл разговор о камнях. Он велел принести ужин в комнату Анжелы, и когда стол был накрыт, задал вопрос:

— И всё-таки, куда твой папаша мог спрятать камни? Напряги мозги, милая.

Анжела решилась на дерзость.

— Зачем они тебе? Ты и так имеешь всё что можно и что нельзя… Что ещё тебе нужно? Как эта горстка камней может изменить твою жизнь?

— Может и никак. Но я не привык, когда меня обводят вокруг пальца, да ещё и убивают. Я был убит и закопан в землю твоим папашей, не забывай об этом. Одного этого достаточно, чтобы стать другим раз и навсегда. Я и стал. Меня больше не пугала физическая смерть, и я ушёл на войну. Оружие, наркотики — я всё испробовал. Я сколотил состояние. Два человека, которых хотел душить собственными руками, хотел видеть страх и ужас в их глазах, хотел слышать их мольбы о пощаде, сбежали от меня на тот свет, и я ничего не могу с этим поделать. С тех пор я не вижу разницы между жизнью и смертью, между мёртвым человеком и живым. Если Бог позволяет мне это делать, значит, ему это зачем-то нужно. Значит, эти люди не нужны ему, если он не заступится за них и не покарает меня. Или я неправ? Чтобы немного успокоиться, мне нужны мои камни. Мои фамильные камни. Я уверен, они придадут мне сил.

Анжела непроизвольно усмехнулась.

— Что смешного, дура?! — Альберт побагровел и плеснул вином из бокала, который держал в руке, Анжеле в лицо. Она охнула и замолчала. Альберт налил себе ещё и угрюмо выпил. — Я ненавижу, когда надо мной смеются!

— Я не над тобой. Просто я уже медленно схожу с ума от этой комнаты. Мне надоело сидеть взаперти. Эта комната похожа на могильный склеп.

— Что ты понимаешь в могильных склепах, идиотка!

— Кое-что понимаю. Меня тоже хоронили два раза.

— Тебя не закапывали! И не стреляли тебе в голову. — Альберт отпил ещё вина и добавил без всякого перехода. — Я узнал, кто помогал твоему папаше. Хотя это вряд ли что изменит. Это настолько смешно и нелепо, что ты даже не поверишь. Забавная история вышла. Хочешь послушать?

— Хочу. Тем более, что именно эта история и привела меня сюда.

— Эта твоя бабушка, матушка нашего героя. Отчаянная старушенция. И её хахаль. Этот хмырь тогда работал на кладбище. Когда появились подходящие свежие трупы, кажется, погибла семья в аварии, он ночью раскопал могилы и вытащил их оттуда, а могилы снова закопал. Прямо полуночный вампир, ты не находишь? Этот вампир привёз трупы в багажнике в ваше семейное гнёздышко, и они устроили спектакль. А потом оплакивали безвременно ушедших родственников. Только почему-то сразу после «смерти» сыночка его мамаша с ухарем сразу же переехали в новый, приятный во всех отношениях, домик за городом.

Анжела пожала плечами.

— Ну и что? Даже если так, что это меняет? Отец умер, и это факт.

— Это факт, но мне удалось узнать, куда вы так поспешно скрылись. Старушенция, царство ей небесное, померла, а ухажёр её жив и вполне здоров. Мы чудесно с ним побеседовали, и он во всём признался. Трясся, как заяц, умолял не убивать… я внял… зачем он мне? И так на ладан дышит… убить его — проявить милосердие, а к милосердию я, как ты успела заметить, не склонен. Он — один как перст в этом огромном доме… однажды он не сможет встать с постели, и никто не придёт к нему… он будет хватать ртом воздух, шарить руками в темноте… сколько так будет продолжаться? День? Два? Неделю? У него начнут остывать конечности, он ощутит могильный холод… а потом испустит дух… и будет медленно разлагаться там… Это и есть его наказание. Разве можно придумать что-то лучше?

— Он может продать дом и поселиться в доме престарелых. Тогда всё то, что ты так живописал, ему не грозит.

— Нет, не может. Я сломал ему ноги и вырвал язык. Шучу…

— Странные шутки.

— Ничего. Он рассказал мне, хотя и весьма приблизительно, куда вы тогда отправились. Его жёнушка однажды проговорилась. И я с большим трудом отыскал твою деревню. Много лет прошло, но кое-кто вас там помнит… ты не обманула меня, поздравляю.

— Это что-то прояснило?

— Увы, нет.

— Вот видишь.

— Ладно. Хватит этих дурацких разговоров. Очевидно, ты действительно ничего не знаешь. Вряд ли ты будешь мне полезна, дорогая, но я привязался к тебе… почти полюбил… я уезжаю на неделю, ты можешь гулять с Рашидом, а когда вернусь, я подумаю, что делать с тобой… надо устроить всё, пока ты мне не надоела и я тебя не убил… а я не хочу твоей смерти, милая… но и отпустить тебя просто так не могу. А пока отдыхай. — Альберт вытер рот салфеткой и вышел из комнаты, оставив Анжелу в одиночестве доедать ужин.