Мы из Коршуна

Кузнецова Агния Александровна

Но Славка писал не о Вере. Он прочитал на доске тему сочинения и подумал: «А кто же мой лучший друг? О ком писать?» Мысленно перебрал одноклассников, ребят из рабочего поселка и первый раз в жизни понял, что настоящих друзей у него нет. Стало не по себе. Он долго сидел, склонившись над чистым листом бумаги. И вдруг в его воображении встал Федор Алексеевич. Вспомнилось, сколько раз он, только он удерживал Славку от дурных поступков, заставлял задумываться о себе, волновался за него, брал под свою защиту. Вспомнился разговор с Федором Алексеевичем перед злосчастной поездкой в город. Славка даже вполголоса повторил слова, сказанные

тогда директору:

– Я извинюсь перед всей школой… Я знаю себя… Мне обязательно надо увлечься интересным делом, иначе…

– Не бубни. Мешаешь! – толкнул его в бок сосед – пламенно-рыжий и, конечно, веснушчатый Илька Козлов.

Славка опомнился.

Федор Алексеевич не раз советовал Славке подружиться с Илькой, и Елена Николаевна – будто случайно – посадила Козлова рядом со Славкой.

– Ты почему не пишешь? Скоро конец первого урока! – сердито сказал Илька.

– Сейчас буду писать.

Славка взял ручку, столбиком написал эпиграф: «Я извинюсь перед всей школой…» (Мои слова в кабинете директора.)» И сочинение начал так:

«Мой лучший друг не одноклассник и не сверстник. Ему больше сорока лет. Зовут его Федор Алексеевич. Он директор моей школы. Я знаю, что мне никто не верит: ни мои родители, ни соседи, ни мои одноклассники, да, вероятно, и весь Коршун. В меня верит только Федор Алексеевич. Он убежден, что я исправлюсь. И это иногда окрыляет меня, и я начинаю искать в себе что-то хорошее и надеяться на какое-то будущее… Я много раз подрывал его доверие. И знаю, что мягкость Федора Алексеевича ко мне осуждают учителя и ученики. Наверно, не раз на педсоветах приходилось ему отбивать атаку учителей. Но он все еще верит в такого негодяя, как я. Он поверил мне и отпустил меня в город. А я там совершил кражу…»

Славка писал, а по коридору школы в это время медленно шла нянечка Тихоновна и звонила небольшим медным звонком. Она проходила, и за ее спиной коридоры оживали, наполнялись шумом, хлопаньем дверей, топаньем ног. Из классов, притихших на сорок пять минут, вдруг хлынул веселый, жизнерадостный народ и в одно мгновение заполнил коридоры и всю школу. В девятом «А» многие ученики уже толпились около учительского стола, и возле тощего новенького портфеля учительницы росла стопка тетрадей. Некоторые ученики еще лихорадочно дописывали страницы. Славка не слышал звонка, не замечал движения в классе.

– Ну, что же? – над ухом его сказала Елена Николаевна. – Больше я ждать не могу. Если не кончил, сдавай недописанное.

В классе, кроме Славки и учительницы, уже никого не было.

– Недописанное я не могу сдать, – упрямо сказал Славка и прижал тетрадь к груди, точно Елена Николаевна могла насильно отнять ее.

Елена Николаевна ничего не сказала, подошла к своему столу, сложила тетради в портфель, и он сразу так раздулся, что застегнуть его стало невозможно.

С портфелем в руках учительница направилась к двери. Славка постоял в нерешительности и, когда шаги ее замерли в притихшем коридоре, засунул тетрадь за пряжку пояса, выбежал из класса и съехал вниз по перилам лестницы. Угрызения совести, раскаяние, ненависть к себе – все осталось на страницах недописанного сочинения. И он радовался, что вовремя одумался и не отдал его учительнице.

…Саша обошла все цехи завода и, уже отчаявшись, наконец у бассейна нашла Вартана Акоповича. Он стоял на деревянных

подмостках рядом с двумя женщинами, которые из горячего бассейна баграми направляли лес на конвейер. Конвейер подхватывал мокрые, распаренные бревна и тащил их вверх, в лесопильный цех. От бассейна поднимался пар, и, окутанный этим паром, стоял на подмостках Лабосян, скрестив на груди большие волосатые руки и внимательно глядя на бревна, мокрой корой напоминающие спины купающихся бегемотов.

Саша обежала бассейн, залезла на подмостки:

– Здравствуйте, Вартан Акопович!

– Здравстуйте, здравствуйте, – приветливо ответил Лабосян, не отрывая взгляда от бревен.

Саша ждала. Но Лабосян по-прежнему не обращал на нее внимания. Она кашлянула, еще подождала немного и сказала:

– Вартан Акопович! У меня к вам дело. Я по поручению Федора Алексеевича.

Лабосян поглядел на Сашу и широко улыбнулся:

– Здравствуй, Сашенька! Здравствуй, красавица! – Он осторожно пожал маленькую руку, утонувшую в его большой, шершавой ладони. – Какое же поручение? – спросил он, любуясь ее живым, свежим лицом и вспоминая, что приемный сын слишком часто говорит ему об этой девушке.

Саша рассказала о предложении директора школы организовать на заводе драматический кружок.

– Чудесно! Великолепно! – горячо поддержал Лабосян. – А кто руководить будет?

– Я! – нисколько не смущаясь, ответила Саша.

Лабосян помолчал. Вспомнил, что Ваня не раз восторгался Сашиными артистическими способностями, прикинул в уме, кого из заводских рабочих можно дать ей в помощь.

– Ну, действуй, да поэнергичней! Молодежь подхватит. Поговори с Антоном Васильевым из лесопильного цеха. Он у нас как-то на вечере со стихами Маяковского выступал.

– Я сейчас, – заторопилась Саша. – До свиданья, Вартан Акопович! Спасибо!

Саша помнила Антона Васильева еще по школе, которую он окончил два года назад. Он был тогда секретарем комсомольской организации.

Лесопильный цех встретил ее оглушительным шумом. Антона Васильева она увидела сразу. Вместе с другими рабочими он направлял багром мокрые бревна с конвейера на установки, там бревна шли в машины, которые очищали их от коры и распиливали на плахи. Саша остановилась, оглядела цех. Не раз она бывала здесь и всегда с интересом смотрела на сильные, ловкие машины. И сейчас они ее поразили. Как цепко хватают они огромные бревна в свои железные объятия и как быстро расправляются с ними, выпуская на конвейер чистые, пахнущие свежим деревом плахи, кое-где обсыпанные легким слоем влажных опилок.

– Я к тебе, Антон, – сказала она, останавливаясь подле мастера.

Антон вопросительно взглянул на Сашу. В его прищуренных зеленоватых глазах блестели искорки смеха.

Саша торопливо рассказала о своем разговоре с директором лесозавода. А когда она передала фразу Лабосяна о выступлении Антона со стихами Маяковского, он засмеялся и воскликнул:

– Вспомнил!.. Я так плохо читал, а он помнит. Ну, иди, иди, – замахал он руками, – а то бревна упущу. Вечером забегу в интернат.

Саша выскочила из лесопильного цеха и вдруг остановилась: после шумного цеха ее поразила тишина на улице. Напевая, она помчалась к проходной будке, мигом пронеслась мимо дремавшей тети Лизы и движением воздуха сбила пепел с ее тлеющей папиросы. Счастье так и захлестывало ее. До чего же хороша и полна жизнь в шестнадцать лет!