Мы из Коршуна
Шрифт:
9
Федор Алексеевич из школы возвратился затемно. Жена, как всегда, проверяла тетради.
– Меня поразил Ваня Лебедев, – сказала Елена Николаевна. – Хочешь, я прочту тебе его сочинение?
– Сочинение Ивана Ивановича? – удивился Федор Алексеевич. – Он ведь пишет конспекты, а не сочинения.
– «Мой лучший друг, – начала читать Елена Николаевна. – У меня много друзей, и все они разные: у каждого свой характер, свои мечты. Но уж так, видно, дано природой человеку – среди хороших выбирать для себя самого лучшего.
Я не раз придирчиво допрашивал себя:
Мой друг – очень энергичный, очень жизнерадостный. В людях он в первую очередь видит хорошее, и, когда с ним разговариваешь, кажется, что вокруг только хорошие люди. По гуманитарным предметам мой друг учится отлично, а с математикой и физикой не в ладах. Меня это огорчает, потому что я точные науки люблю больше. Я помогаю ему в математике, и всегда мне бывает грустно, когда именно в эти часы исчезает его любознательность, живость, желание все знать. И главное, к математике у него есть способность, но он не любит этот предмет и не хочет заставить себя думать над задачами. Он говорит, что математика в жизни ему не пригодится. И на эту тему мы часто спорим.
Мой друг понимает меня не только с первого слова, но и с первого взгляда. И я его тоже. Если я вижу, что глаза его не горят обычным светом, – знаю, что ему неинтересно. Если он приумолк, – значит, устал, если брови его неспокойны – недоволен чем-то…»
– Здорово он Сашеньку Иванову переделал в парня! – усмехнулся Федор Алексеевич.
– Но главное, первый раз он так расписался, вдохновился на настоящее сочинение.
– Кто это, мамулечка? – спросила Наташа, появляясь в дверях. – Ваня Лебедев? Неужели Иван Иванович настрочил настоящее сочинение? Дай-ка почитать.
– Нет, не дам, – закрывая тетрадь, спокойно сказала Елена Николаевна.
– Непедагогично, да? – засмеялась Наташа и не стала настаивать. – Ох, как ужасно воспитываться в семье педагогов! Все время чувствуешь себя подопытным кроликом.
Наташа бросила на диван портфель, торопливо сняла передник, переоделась в домашнее платье. Только собралась она накрывать на стол, как около дома, а потом на крыльце послышались быстрые шаги, и в дверях появился легкий на помине Ваня Лебедев.
– Федор Алексеевич, – запыхавшись, проговорил он, – вас к телефону! Секретарь райкома партии. Очень, говорит, срочно!
– Ни поесть, ни отдохнуть, – произнесла вслед мужу Елена Николаевна. – Ох уж эта сельская школа!
– Ну, Сашенька, до завтра! – сказала Вера подруге. Она стояла в кузове машины, придерживаясь за верх кабины, и махала
Какое-то смутное беспокойство отравляло радость этой неожиданной поездки.
Почему Федор Алексеевич вдруг предложил ей съездить домой? «Может, что-нибудь случилось?» И чем ближе машина подходила к маленькой деревеньке Заречной, тем сильнее охватывало Веру томящее беспокойство.
Вот уже остались последние два километра узкой, неровной дороги, прорезающей старую осиновую рощу.
Вера поднялась с запасного колеса, на котором сидела в кузове. Одной рукой она держалась за борт, другой боролась с ветром, норовящим сорвать с головы бабушкин серый шерстяной платок.
Машина выскочила из рощи, и сразу же на взгорке показалась Заречная.
Село действительно лежало за рекой, совсем маленькое, всего в одну улицу. Сколько же бесконечно счастливых, дорогих воспоминаний было связано у Веры с этим селом, с этой улицей, с каждым домом, с узкими, продолговатыми огородами, уходящими к молодому подлеску.
Машина остановилась возле приземистого длинного дома птицефермы. Вера проворно спустилась на землю.
Из кабины вылез тучный, пожилой ветеринар. Водитель машины тетя Даша выглянула в окно.
– Утречком рано назад. Сюда и приходи, – сказала она.
– Спасибо, тетя Даша. Не опоздаю. А если вам ночевать негде, так к нам приходите. Наша изба вон справа…
Вера обернулась и тотчас замерла. Избы не было. Лишь чернели обугленные ворота и за ними груда тоже обугленных бревен.
Она повернула к тете Даше побледневшее лицо. Изумленные глаза и вздрагивающие губы спрашивали: «Что это – сон? Обман зрения? Что же это такое? »
– Погорели! – взвизгнула тетя Даша, открывая кабину. – Залезай скорей!
Через несколько секунд машина уже стояла около страшных останков дома Каменевых.
Не успела Вера выскочить из машины, как услышала голос бабушки. Анна Матвеевна быстро спускалась с крыльца соседнего дома. Вера бросилась ей навстречу. Тетя Даша тоже заторопилась, готовясь, по старинному русскому обычаю, присоединиться к причитанию и плачу, которые начнет погоревшая бабушка, увидев внучку.
Но ничего подобного не случилось. Анна Матвеевна – высокая, прямая старуха в черном платке и старомодном длинном черном пальто с рукавами грибом – легко и быстро подошла к внучке и молча приняла ее в свои объятия.
Глаза Анны Матвеевны светились, губы ласково улыбались. Казалось, в эту минуту она и не думала о постигшем их несчастье.
Тетя Даша с изумлением отступила: «Может, не их изба сгорела?» Но в это время Вера тихонько спросила:
– Бабушка, как же это? А мама где?
Анна Матвеевна помрачнела.
– Маму опять в больницу увезли. С сердцем у нее… Поволновалась с пожаром-то… Тебя тоже расстраивать не хотели. А это три дня назад случилось. Мама на поле была, я в Брусничное за пенсией ездила. Приехала, и вот… – Она обернулась и показала на обугленные бревна. – Сгорел. Почему – непонятно. Либо уголь из печки выпал, либо я папиросу не затушила. Спасибо соседям – почти все барахлишко повытаскивали, жить к себе в дом наперебой приглашают. Я у Оксюшиных пока… А ты, Верочка, надолго?