Мы из Кронштадта. Встреча

Берг Николай

Вот тупой! На кой черт его тощая задница Виктору? Сроду не прельщало. Но вроде как клятва у этих блатных самая такая достоверная.

Значит вот как?

Свинки важны, а он - нет?

А ведь похоже на правду.

Каким же дураком он себя показал газовщикам!

Не к месту вылезла из памяти поговорка про первого в деревне...

Хотя чего уж!

Лучше быть в деревне первым, чем последним дурачком!

И он пока - все еще первый!

– Продолжаем разговор - голосом Карлсона глумливо выговорил, отчего лежащий

знобко поежился.

– Рассказывай все, засранец!
– и опять легонько ткнул ботинком в морду.

Разговор длинный будет. Поглядел на дергающегося главаря. Есть еще время.

И до чего же жарко в чертовом ватнике!

Виктор первым делом подкатил к дому Мелании.

И сердце захолонуло - старуха железная плакала, сидя на кровати. Тихо плакала, но слезы катились по морщинистым щекам одна за другой.

Подняла испуганно глаза. Точнее - один глаз, другой синей подушкой заплыл.

– Живой, слава те, Господи!
– сказала с облегчением.

– Меня так просто не замаринуешь, знал бы - раскурочил этого паскуду поинтенсивнее!
– искренне сказал барон сих земель, потом только поняв, что не до того было, а после картечи Джага уже ни на что не был годен.

– Что знал бы?
– удивилась старуха.

– Что врезал вам так!

– Из курочек две всего остались! Так даже те лиходеи не поступили. Что с этими гопниками?

– Трое холодные, один на прокорм зомби у Борков оставлен, двое в свинарник пошли на жрачку. Один ранен, перевербован, еще один в подвале сидит, ключ в кармане.

– Ох. Не дело их живыми оставлять - очень мудро сказала пожилая опытная женщина.

– Одного я замазал - чтоб по своим стрелял. Да и не вояка он сейчас - нога перебита. Но вообще да. Второго кончить лучше. Подожду, когда этих двух слопают, а то по жаре мясо быстро портится.

– Беда тут в том еще, что остальные-то не лучше получаются. Не успела толком

поговорить, но даже по первому взгляду - таких нам отщепенцев прислали пахоруких и скудоумных, что оторви, да брось. Не работники они.

– Это я и сам знаю. Но хоть то, что банде банковать не дал - уже хорошо.

Старуха тяжело вздохнула. Промокнула платочком с кружевами пожелтевшими свои мокрые глаза. Вроде бы прекратила плакать, но вздохнула так выразительно и тяжело, что Виктор опять же насторожился.

– А дальше-то как? Заставить их работать все ж можно. Только вот стоит ли оно того?

– Черт его знает, если честно - неожиданно даже для себя выпалил Виктор.

– Тоже, значит, об этом думаешь?

– Конечно. Пока считал, что мы тут единственные выжили - одно было. А тут вон анклавов сколько. И тот, что под боком уже полностью все меняет.

Барон подумал и добавил:

– Когда выжившего ублюдка допрашивал, странное услышал... Не знаю, стоит ли говорить...

– Да говори уж, раз начал - проворчала старуха.

– Получается, что этим упырям запретили в анклаве только свиней убивать.

За то их бы без всяких порешили. А вот про курей и нас с вами речи не зашло.

Мелания не удивилась, хотя плечи и поникли еще больше.

Виктор пригляделся повнимательнее. Не удивилась вовсе от услышанного. Что-то старая поняла, чего сам не дотумкал. Решил не форсировать. Сама пусть скажет.

– Что с уцелевшим делать будешь?

– Кончу, как этих двух подъедят.

– Сам?

– Нет. Пусть его товарищ пристрелит. Если оклемается, конечно.

– Толково - согласилась старуха, вроде как одобрившая, но думающая при этом о чем-то другом.

Виктор искоса глянул на бабку. И что-то в ее облике ему очень не понравилось. Не фуфел на пол-лица. Нет. Хотя и синячище на женском лице - не та картина, которую упоенно созерцать хочется. А показалось ему, что сломалась железная старуха. Может и не сломалась - а надломилась. Значит, чует что-то такое своим женским чутьем. Бабка-то не раз удивляла, вещунья лесная.

Самое поганое, что он и сам как-то ощущал непотребство в окружающем мире.

И это было очень странно и нелепо.

Потому как не было раньше такого чувства, даже когда вокруг были бандиты и зомби.

Он мог тогда с этим справиться. С ним было оружие и подруга.

И он гордился собой.

Честно!

А сейчас это оружие потеряло мощь, и вера в его всемогущество сдулась.

Вроде бы праздновать надо - он и перехитрил, и перестрелял в честном (ну, почти) бою целую банду, не будучи героем вестерна. Но почему-то гордость не дула. Не распирала. Вот какое счастье было свалить Лилового! Как светилась Ирка, вернувшись с поля, где отработала пулеметом по бандосам-дизайнерам! И он был рад безмерно, не взирая даже на люто болючую дыру в ляжке.

И как-то даже сам не понимает сейчас - какого рожна еще надо?

Паскудно просто на душе.

Почему же?

Чертов анклав, вот что. Из героя и барона, который спасал самоотверженно пару десятков баб, теперь он стал бригадиром в самой никчемной артели. Нет, он всегда был чужд 'гаремной литературе', потому как отлично знал, что один мужик не потянет поимение толпы дам. Сил не хватит. Особенно, когда эти бабенки не красавицы, да и работы невпроворот, к ночи еле ноги тянешь. Но - это были его бабы, его подданные. И они глядели на него как на Спасителя.

А теперь все они смотрели на анклав, словно голодные собаки на кусок мяса. И готовы были пуститься во все тяжкие, лишь бы их туда забрали. И тут Виктор из барона и защитника превращался в докучную помеху. Тошный вахтер на проходной женской общаги, не пускающий к кавалерам.

Корона упала в грязь и развалилась на куски. И позолота потускнела.

Этакий полицай из вспомогательной полиции. С функциями старосты оккупированной деревни. И хрен даже кого на партизанскую борьбу поднимешь. Сдадут сами тут же.