Мы из спецназа. Бумеранг
Шрифт:
– Да с чего вы взяли, что это липа?
– А с того, родной, что этими пальчиками, - лысый демонстративно потер перед носом Зимина подушечками большого и указательного пальцев, - я любую лажу враз просеку. Без лупы и банковских детекторов.
– Чего ты с ним базаришь, Гур! Это же мент, сразу видно. Сначала приятеля подослал, теперь сам заявился.
– Вот и я смекаю точно так же, - кивнул лысый, и глазки его блеснули нездоровой желтизной.
– Потому и голосовал за то, чтобы малость задержаться. Печенкой чуял - еще какой-нибудь лох явится.
– А если бы
– Какая, на хрен, зондеркоманда!
– лысый презрительно фыркнул.
– Нет у них зондеркоманд! Не тот бюджет и не те паханы. Уж ты мне поверь, это чистой воды самодеятельность. На понт брали, козлики! Кто-нибудь из местной шпаны.
– Тогда чего теперь с ним делать?
– А теперь, ребятки, если вы такие сообразительные, то мы с вами поговорим чуточку иначе!
– Стас дернул плечом, отводя лезвие в сторону, вскинул руку с пистолетом, уперев ствол в переносицу сидящего позади крепкогрудого мужичка. Лысый попытался было дернуться, но свободной рукой Зимин хлестнул его по глазам - не смертельно, но довольно чувствительно.
– Нишкни, гнида! А ты, клопик смуглявый, бросай нож - и побыстрее, я человек нервный.
Нож, дрогнув, упал на пол, дамочка на заднем сидении заметно напряглась, лысый же яростно тер глаза, размазывая по лицу текущие слезы.
– Еханый бабай! Ты же мне зрение попортил!
– Хуже будет, если попорчу что-нибудь другое.
– Ты кто такой, урод?
– Уроды это вы, а я приятель того мента, которого вы положили.
– Стас говорил наобум, яростно желая, чтобы слова его оказались неправдой.
– А мы-то тут причем?
– Притом, что вышел он не на кого-нибудь, а на вас. Вот и шлепнули его.
– Так это… Может, жив он еще.
– Где он?!
– Стас нажал пистолетом, до предела вдавив затылок крепкогрудого пассажира в плюшевое сиденье.
– Где, спрашиваю?
Ему показалось, что трое обменялись быстрыми вопрошающими взглядами - словно на телепатическом уровне совещались друг с дружкой, спешно сочиняя версию для незваного гостя.
На этот раз заговорил Гур. Слезы из глаз у него продолжали еще течь, но пугаться он, кажется, не собирался.
– Слушай, кореш, может, поговорим спокойно? У тебя ствол, у нас десяток бойцов. Чего ты сразу в бочку-то полез? Можно ведь и договориться.
– Это с кем же мне договариваться? С тобой?
– Хоть бы и со мной! Ты просто не понимаешь, на кого попер.
– А мне это, Гур, знать необязательно. Где мой приятель? В кусты забросили?
В тишине, последовавшей за его словами, отчетливо щелкнул взводимый боек.
– Мы его в багажник сунули. Оглушили малость, связали и сунули… - лысый выдавил это едва слышно. На миг опустил глаза.
– Послушай, братан, давай поговорим спокойно.
– А я спокоен! Злым вы меня еще не видели.
– Стас Зимин оглядел всю троицу цепляющим взором, рассеянно причмокнул языком.
– А ведь, пожалуй, придется вас и впрямь кончить. И не хотел, а придется.
– Да ну?
– пропел с заднего сиденья крепкогрудый.
– Тогда позаботься сначала о собственной могилке.
Стас быстро взглянул на него. Очень
Зимин порывисто вздохнул. Снова накатил смертный холодок, и грудь омыло арктическим ветром. И, непрошенное, мелькнуло перед внутренним взором одутловатое лицо Гусли. Честный мент, трудяга и неудачник по жизни, Гусля и смерть принял скверную. Хотя так ли уж скверно для милиционера сгинуть от рук бандита? Воин, погибший в бою, - счастливый воин. Таким прямая дорога в рай. А впрочем, все это одна философия, ничуть Стаса Зимина не утешавшая. Умер человек - и человек хороший. В итоге пустячная операция грозила обернуться нешуточной бедой. Вернее, уже обернулась. Кто-то должен был за это ответить, и Стас точно знал, что к своим прежним церковным свечам ему придется добавить еще одну. А то и две…
Пистолет по-прежнему смотрел в переносицу широкогрудого, и все, что требовалось от Зимина, это лишь чуточку тронуть податливый спуск. Именно это он и проделал, действием опережая работу рассудка, опережая внутренний стон. Выстрелом шарахнуло по ушам, брызнувшая кровь угодила в лицо девицы, заставив ее взвизгнуть. Обладатель лысины, побледнев, с ужасом взглянул на Зимина.
– Ты… Ты зря это, браток, сделал. Очень даже зря…
– Да что ты говоришь!
– все с тем же каменным выражением на лице Стас перевел пистолет в его сторону.
– Тебя же из-под земли достанут! На собственных кишках повесят!
– Кто же вы, интересно, такие?
– Стас улыбнулся одними губами.
– Или крыша крутая? Наперед уверены, что любого подомнете?
Лысый Гур глазами показал в сторону девицы.
– Вот она подомнет. И не лыбься! Она и есть наша крыша. С ней теперь договаривайся, если сумеешь.
– А надо ли договариваться?
– Это Мариночка, - с придыханием произнес лысый, - дочь нашего мэра.
– Муратова?
– брови Зимина поползли вверх. Он был готов ко многому, но не к такому. Оказывается, и его можно было чем-то удивить.
– Вот именно, кореш! Кто бы ни были твои хозяева, уж ее-то ты, хрен, переплюнешь. Потому что уже завтра ее папаша поднимет на ноги всех ментов города. Надо будет, и прокуратуру привлечет, и сыскарей из ФСБ. А уж тогда поймают в два счета. И даже не поймают, а найдут. Где-нибудь в вонючем канализационном колодце - с проломленной головой и отрезанными конечностями…
Бывший спецназовец ударил говорившего без замаха. Все той же тяжеленной «Гюрзой». Хрустнула чужая переносица, глаза лысого типа обморочно закатились, лицо с костяным стуком ткнулось в руль. Чуть помешкав, Стас коснулся пальцами его шеи, - сердце у Гура не билось.