Мы из спецназа. Лагерь
Шрифт:
– Попал!
– Игнат повернул к Зимину сияющее лицо.
– Спальня! Прямо перед нами. А если повернуть по часовой стрелке, то через дверь видно и часть гостиной.
– Это и есть их студия.
– Ну да, обычно в спальне все и снимают.
– Значит, так и оставь!
– Зимин помог пареньку зафиксировать световод возле вентиляционной решетки, с легким сердцем вернулся к металлическому стержню, последний раз крутанул жестяную фигурку, не удержавшись, погладил вздымающуюся грудь… - Что ж, мешкать не будем. Прямо сейчас и установим камеру. А ты выдержку времени поставь. Алена толковала, что у тебя тут таймер с программатором.
– Ну да, есть такая функция.
– Вот и сделай так, чтобы сейчас камера отдыхала, а снимать начала ночью.
– Зимин немного подумал.
–
– Конечно, справлюсь! Я ведь уже снимал. И с таймером, и без.
– Вот и действуй. На сколько ее хватит?
– Памяти - часов на восемь, а аккумуляторов - может, и меньше.
– Ладно, будем надеяться, что главные события она запечатлеет…
А еще чуть позже они сидели вдвоем на коньке крыши и, взирая на залитый солнцем лагерь, по очереди прихлебывали минералку. На некотором отдалении от них пристроилась огромная черная ворона. Как и люди, птица глядела вниз, и в черных глазках ее угадывалась многоопытная тоска. Уж она-то знала прекрасно, что всех этих важничающих людишек - стриженных и небритых, мускулистых и длинноногих, украшенных цепями и туго набитыми барсетками, она, лохматая и неухоженная, легко переживет на этом свете. Возможно, даже увидит их детей и внуков, хотя именно у таких людей, как подсказывал ей опыт, детей с внуками обычно не бывает…
– Видал, какое чудо!
– Зимин кивнул в сторону вороны.
– Вроде птичка птичкой, а ведь все о нас понимает.
– Так уж и все?
– Все, Игнатушка, даже не сомневайся. Они ведь двести лет живут - втрое больше нашего.
– Вот, гады!
– Игнат с ненавистью взглянул на ворону.
– Жаль, нет рогатки, - я бы ей сейчас влупенил.
– За что, интересно?
– Так вон какая жирная! Небось, котлеты из столовки таскает…
– Понятно, - Зимин усмехнулся.
– Классовая ненависть - это серьезно.
– Какая еще ненависть?
– А та, что от бедных к богатым, да от худых к жирным…
Увы, начатую беседу пришлось прекратить по причине появления внизу Любаши. На этот раз она красовалась в спортивных шароварах, в белоснежных теннисках и вызывающем топике, легко и просто позволяющем миру любоваться ее загорелым прессом, аппетитной ямочкой пупка и отчетливо выпирающими из-под ткани сосками. Очевидно, дамочка только что покинула спортивный зал, - лицо ее лоснилось от пота, а на том же топике выступили темные пятна. Подняв голову, Любаша помахала Стасу рукой, и в очередной раз он отметил, что вкусы у нее не отличаются особым изыском. Губы сластолюбивой дамочки вновь были накрашены в три малиновых слоя, а подмышки были небриты, поражая густой порослью черных кудельков. Впрочем, могло быть и так, что эти вызывающие пучки волос она не сбривала намеренно, как раз и рассчитывая на вкусы местных плебеев.
– Ну что, мальчики, готово?
– крикнула она.
– Так точно, ваше сиятельство!
– чуть передвинувшись, Стас протянул руку и демонстративно погладил сверкающий хвост покачивающейся на металлическом стержне русалки. И только сейчас его посетило осознание всей скабрезности того, что он сотворил. И дело крылось даже не в пышных формах русалки, не в профиле, напоминающем Любашин, а в этом чертовом стержне, пронзающем ее тельце в причинном месте. Мысль оказалась столь неожиданной, что Зимин даже чуточку зарумянился, чего не случалось с ним уже, достаточно давно. Он даже руку поспешил отвести в сторону.
Впрочем, боялся Стас совершенно напрасно. Подобные вещи здесь безусловно пользовались успехом, и, показав ему большой палец, Любаша однозначно похвалила:
– Класс!… Уверена, Папе тоже понравится.
– Я надеюсь… - промычал Стас.
– Учти, в городе у меня тоже есть свой дом. Так что флюгерок и там не помешает.
– Это всегда пожалуйста!
– Вот и договорились, - Любаша тряхнула головой.
– А теперь слазь и отправляйся в зал!
– Это еще зачем?
– Раз говорю - значит, надо! Папа с тобой хочет потолковать.
– Как скажете, миледи… - Зимин повернул к Игнату голову, коротко шепнул: - Ты тоже слезай. Поможешь оттащить лестницу подальше.
– Понял!…
Примыкающее
На этот час тяги тренажеров безмолвствовали, - большинство гостей предпочитало тешить могучую плоть за пиршественным столом. То есть, на пир это не слишком походило, однако и недостатка в продуктах на столе не наблюдалось. Подобием крепости в центре стола возвышалось блюдо с черной икрой, запотевшие бутылки «Абсолюта» стояли вперемешку с минералкой и газированным тоником, тут же щедрыми, но безыскусными горками громоздились всевозможные салаты, вазочки с виноградом и яблоками, а на тарелках глянцево поблескивали остывающие пельмени. Место возле Папы выглядело, пожалуй, наиболее экзотично. В граненом стакане, украшенном серебряной ложечкой парил темный от крепости чай, а справа и слева от стакана возвышались Папины мокасины - желтые, с массивными каблуками - те самые, о которых поминал Сильвер. Пожалуй, именно сапоги были главным украшением этого тощего, желтолицего человечка. Более ничего особенного в его внешности Зимин не усмотрел. Типичный, иссушенный зонами уркаган - одетый неброско, но и не без изящества. Кроме того, можно было не сомневаться, что под одежкой этот ветеран скрывает синее от наколок тело.
Как бы то ни было, но Стаса заявился сюда не абы как, а по приглашению Любаши, значит, и нервничать особо не стоило. Впрочем, добраться победной поступью до пиршественного стола у Зимина не получилось. Стоило ему переступить порог, как за спиной его немедленно образовалась тщедушная тень Гарика.
– Все, сучара, кирдык тебе!
– шепнул он в затылок Стасу, и в интонациях его угадывалось нескрываемое злорадство. Это было вполне объяснимо, - уж что-что, а прощать в этой среде не умели. Более того - прощать и забывать было западло…
– Засохни, быдло!
– не обрачиваясь, бросил Зимин.
– Я к Папе иду. За разговором.
– Ах, ты курва!
– Гарик с силой толкнул его в спину, заставив невольно пробежаться по линолеуму.
– Копытами шевели! Ща с тобой потолкуют!…
Он явно отыгрывался за прошлое, рассчитывая если не поквитаться с обидчиком, то, во всяком случае, устроить перед собратьями маленький аттракцион. Вряд ли Гарик поведал им о своем недавнем конфузе, однако ухо с ним следовало держать востро. И когда, догнав Стаса, незваный конвоир повторно хотел приложиться к его спине кулаком, Зимин отреагировал адекватно: вильнув в сторону, пропустил кулак мимо и, развернувшись, ткнул левой в подбрюшье Гарика. Этим можно было и ограничиться, но на публике подобные номера следует доводить до логического завершения, и потому, крутанувшись пружиной, Стас вонзил в челюсть Гарика перекрестный справа. Бил не то чтобы сильно, но и не слабо. Зубы братка отчетливо лязгнули, и подрубленным стволом он рухнул на пол. Все произошло настолько быстро, что сидящие на сцене не успели и глазом моргнуть.