Мы, монстры. Книга 1. Башня
Шрифт:
И решительно направился к люльке. Существо в ней все не замолкало. Нивен никогда раньше не видел таких маленьких существ. Мелкое, отвратительное, пищащее так, что хотелось поморщиться. И отвернуться, чтобы больше не видеть. И как-то заткнуть, заставить замолчать. Нивену подумалось, что так смотрят на него самого. Как он сейчас - вот на это.
“Хорошо, наверное, что я так не ору”, - подумал он, склоняясь ниже.
Оно вопило и дергалось так, будто его уже режут. И словно пыталось выпутаться из белоснежной пеленки. Такой же белой, как стены вокруг дома, как чертовы башни Нат-Када. Хорошо,
На подоконнике лежала такая же белая подушка. Вышитая цветами и узорами. Маленькая, но чтоб заставить это существо замолчать - вполне подходящая. Нивен взялся за нее - та стала кроваво-грязной в его руке. Нивен удивленно посмотрел на руку: не успел заметить, когда испачкал ее в крови. А потом под ногами затрещал пол, Нивен выпустил подушку, подхватил орущее существо и одним прыжком оказался на подоконнике.
Он ничего не почувствовал тогда. И ни о чем не подумал. Он просто действовал. Он всегда так делал. Еще один прыжок - и он на земле. Не глядя выбросил руку в сторону собак, которые рванулись было снова к нему. Бездумно бросил:
– Стоять…
Мгновение смотрел на сверток во второй руке. Дом за спиной снова затрещал, застонал, будто стонал его дух, живший тут уже не одно столетие, а теперь попавший в огненную западню.
Решительно двинулся к забору. Покосился на существо в руке. Оно уже молчало, теперь просто смотрело на него. Пристально, внимательно, будто пыталось запомнить.
“Запоминай, - подумал Нивен, - кошмары тебе обеспечены. Когда вырастешь и сможешь за себя постоять - приходи”.
Забор на обратном пути он преодолел так же легко. И подумал, что сверток надо бы развернуть прежде, чем подбросить под чью-то дверь. Потому что простыня уже не белая - в крови и саже.
Потому что его руки - в крови и саже. Может, он и не пачкал их кровью только что. Может, в них впиталось столько крови, что теперь проступает наружу. Сквозь кожу.
И немного жжет.
И лишь потом, намного позже, он понял: так чувствуется ожог. До того дня Нивен никогда не ощущал боли от ожогов. Ни от ожогов, ни от порезов, ни от бесконечных синяков, ссадин и переломов. Наверное, потому он так хорошо помнил тот день. Даже сейчас, после нескольких северных зим, после многих десятков новых работ, новых ожогов, ссадин и порезов.
Что-то изменилось тогда. Если бы Нивен мыслил категориями Бордрера, он бы определил: в тот день он сломался. Но Нивен не знал, что сломался. Он даже не знал, что Бордрер недоволен его работой. Работу-то он выполнял.
Он просто не трогал тех, кто подворачивался под руку случайно.
Глава 5. Сын своего отца
Рев прилетел издалека, его подхватило мощное многоголосое эхо, и показалось, что ревет не один - десятки голосов. Стены дрогнули, дворец будто слегка шатнуло. Или скалу, на которой он стоял. Или это показалось Дэшону, потому что шатнуло его самого - он был единственным здесь, кто вздрагивал, если пугался. Остальные застывали каменными изваяниями, чтоб через мгновение броситься в бой.
И испугался он впервые за много лет не на шутку. Рев был слишком чуждым: не человеческим, не звериным, потусторонним. Будто одной
Эхо все еще разносило отголоски, а Дэшон все еще пытался выдохнуть, когда за окном оглушительно свистнули. Этот свист знал весь Даар. Этим свистом Каарэй призывал Мирта - свою дикую виверну.
“Идиот, - подумал Дэшон, - истинный даарец и сын своего отца…”.
Тот был таким же - тоже сначала бросался в бой, а потом уж думал, стоило ли. Или не думал вовсе. Теперь и Рэй туда же. И в каждой битве - он, старший принц, уже десять лет наравне с отцом и его воинами принимает участие в походах - бросается в самую гущу, в кровавую кашу. И сколько ни говори ему: “береги себя”, плевать на это он хотел.
В этом Рэй был похож на Йена: обоим было плевать на слова Дэшона.
А отец - того Рэй слушал - бывало, отчитывал его за безрассудство, но даже не пытался скрыть гордую ухмылку: смелого наследника воспитал. И какая разница, что идиота…
И виверна ему под стать.
Мирта Рэй нашел после своей третьей битвы - кровавой и долгой бойни с великанами за Мохов кряж. Великанов оттеснили к скалам, и даже дальше - за них, а, возвращаясь назад, на одной из скал, в кровавых ошметках, оставшихся от гнезда, Рэй заметил детеныша виверны. Детеныша хотели, как полагается, добить — дикие не живут в неволе, — но Рэй не позволил. Оставил при себе.
Мирт вымахал тем еще чудовищем, кромешно черным, огромным - вдвое больше домашних собратьев - и совершенно неконтролируемым. Он был ночным кошмаром всех смотрителей и погонщиков. Но еще и оборотней, и великанов, и любого другого существа, которое встанет на их с Рэем пути.
Рэя Мирт любил, хотя не всегда слушался. Он не был ручной виверной в обычном понимании, но совершенно точно был другом. Существом с отвратительным характером, готовым по первому свисту броситься на помощь.
– Его надо зарезать, - не раз тихо ворчал Рен, - скотину надо зарезать, пока она не сожрала Рэя. Он ведь сам не знает, чего от нее ожидать.
Рэй не знал. Но Дэшон видел: стоило им вместе взмыть в небо, они становились одним целым, смертельно опасным для любого врага и до идиотизма бесстрашным. Вместе бросались навстречу любой опасности. И конечно же, стоило неведомой пакости взреветь неподалеку, как и к ней решили броситься.
Дэшон перевел взгляд на Рена - тот был непривычно бледен. Невидяще смотрел перед собой, вцепившись в стол одной рукой. Вцепился так, что Дэшону даже показалось, будто тот испуганно потрескивает.
– Так, - сказал Дэшон, подался вперед и хлопнул в ладоши перед носом величества, чтоб вывести из ступора. Это всегда срабатывало.
– Что там за хренотень? Знаешь?
Сработало и сейчас: Рен сосредоточил взгляд на нем, но вместо ответа поднялся, бросил:
– Бей в колокол, - и направился к двери, ведущей в спальню: все было очень серьезно, король шел облачаться в доспехи.
– Эй!
– возмутился Дэшон, обогнул стол, решительно догнал Рена и схватил за локоть, разворачивая к себе. Настойчиво повторил, ткнув пальцем в окно.
– Что там?
Темные глаза Рена гневно вспыхнули.
– Ты теряешь наше время, - глухо сказал он, - и время Рэя.