Мы над собой не властны
Шрифт:
Коннелл исполнил победный танец, думая, что отец засмеется, но тот погрузил руки по локоть в мыльную воду и не поднимал головы.
Странно просыпаться, когда мама уже ушла на работу. Коннелл побрел в кабинет. Отец, согнувшись над столом, что-то писал. Коннелл хотел заговорить. Отец жестом остановил его.
— Иди в душ.
Не успел Коннелл доесть кукурузные хлопья, как отец велел заводить машину. Коннелл обожал сидеть на водительском месте при работающем моторе. Урчание под ногами обещало мощь и свободу и сулило неведомые опасности.
— Подвинься, — велел отец. — Не время для баловства. И выключи эту штуковину!
Он сам раньше Коннелла дотянулся и отключил радио.
Помолчав немного, отец сказал:
— Давай я тебе расскажу о моих студентах. Они крутые ребята. — Такое выражение у отца бывало, когда что-нибудь его растрогает. — У них есть гордость. Фальшь чуют за милю. И не терпят, если с ними обращаются как с детьми. Для них слишком многое поставлено на карту.
Коннелл понятия не имел, к чему отец все это говорит.
— В начале занятия я тебя представлю, а ты садись где-нибудь в заднем ряду и слушай. Сиди тихо, никого не отвлекай. Не задавай вопросов, я все равно не смогу с тобой разговаривать. Пожалуйста, не перебивай, мне надо сосредоточиться.
Приехав на место, отец заглушил мотор и замер неподвижно с закрытыми глазами. Сделал несколько глубоких вдохов. Коннелл молча ждал, что будет дальше. Отец потер виски, потом открыл глаза:
— Готов?
— Угу, — сказал Коннелл.
Отец пояснил, взяв с заднего сиденья кейс:
— Небольшое упражнение на расслабление. Я всегда так делаю перед занятием.
Коннелл удивился: обычно отец производил впечатление спокойной уверенности в себе, а о его квалификации преподавателя говорили многочисленные наградные листы на стене.
Он начал что-то искать в кейсе, не нашел и страшно разволновался. Вытащил целую кипу листов, стал судорожно их перебирать. Коннелл буквально слышал, как у отца колотится сердце. Найдя наконец нужное — планшет с прикрепленными к нему листками, — отец застыл снова. Лихорадочная деятельность разом перешла в полное оцепенение. Коннелл сидел рядом, не зная, что сказать. Отец смотрел прямо перед собой.
— Это ничего, — произнес он вдруг. — Просто из-за того, что ты здесь. Я хочу, чтобы все было идеально.
По дороге через студенческий городок им то и дело встречались знакомые отца. Он быстро здоровался, наскоро представлял Коннелла и спешил дальше, хотя лица собеседников расцветали дежурными улыбками, — даже самый нелюдимый брюзга всегда выразит радость при встрече с отпрысками коллеги. Коннелл не мог угнаться за отцом и под конец перешел на подобие бега трусцой, не успевая как следует разглядеть все интересное вокруг. Студенческий городок был прямо как в кино — величественные здания с колоннами и фронтонами. Ни за что не догадаешься, что здесь учатся люди, пытающиеся выбиться из нищеты.
— Красиво здесь, — заметил Коннелл.
— Колледж проектировал знаменитый архитектор по имени Стэнфорд Уайт, — ответил отец заученным, бесстрастным тоном, словно лекцию читал. — Одно время здесь был филиал Нью-Йоркского университета.
12
...старой школы естественных наук Бронкс-Сайенс. — Школа естественных наук в Бронксе, или просто Бронкс-Сайенс, считается одной из лучших средних школ в США. Среди ее выпускников — пять нобелевских лауреатов.
— Пап! — окликнул Коннелл.
— А?
— Мы опаздываем?
— Нет.
— Тогда почему мы бежим?
Должно быть, что-то такое было в его голосе, отчего отец остановился и положил руку ему на плечо:
— Не так я хотел бы, поверь. Мне многое хочется тебе здесь показать. Например, потрясающе красивую смотровую площадку под названием... — Он потер нос и несколько секунд молчал. — Зал славы выдающихся деятелей Америки. Вид оттуда на несколько миль вокруг. И много статуй. Если все пройдет хорошо, я, может, свожу тебя туда после занятия.
Судя по спешке отца, Коннелл ожидал, что они, едва войдя в здание, отправятся прямо в лекционный зал, где их с нетерпением ожидает толпа студентов, но отец сперва повел его в лабораторию и закрыл за собой дверь. Он разрешил Коннеллу осматривать все, что его заинтересует, главное — ничего не сломать. При этом он широким жестом указал на человеческий скелет, подвешенный в углу, ряд клеток с крысами у дальней стены и несколько стеклянных мензурок и чашек Петри, а сам, с планшетом в руках, принялся расхаживать взад-вперед, негромко бормоча себе под нос.
Коннелл не стал нарушать хрупкий покой сгрудившихся в кучку мензурок. Виновато отводя глаза под укоризненным взглядом крыс и пустых глазниц скелета, он обошел всю комнату, но ничего вдохновляющего не нашел. Постукивая по стеклянной стенке клетки с крысами, начал прислушиваться, что читает отец.
— Покорми их, если хочешь. — Отец кивнул на крыс.
Казалось, они тоже слушали.
— В ящике у тебя за спиной пакет с кормом.
— Да ну, не хочу, — отказался Коннелл.
— Мне надо сосредоточиться перед лекцией, — сказал отец. — А когда ты слушаешь, меня это сбивает. Вот, держи!
Пошарив на столе, он бросил Коннеллу экземпляр «Сайентифик Америкэн». Коннеллу не нравился этот журнал. И так весь дом был ими завален. Папа вечно показывал ему статьи о черных дырах, ледниках и кислотном дожде, а Коннелл все равно предпочитал «Спортс иллюстрейтид» и страничку о жизни знаменитостей в журнале «Тайм».
— Посиди пока снаружи, а я тебя позову, когда пора будет идти на лекцию.
Коннелл хотел сказать: не надо ему вообще этой дурацкой лекции, он может и совсем уйти, если уж так мешает, — но удержался. Все-таки сочинение написать надо. И не только из-за этого. Что-то подсказывало, что сейчас лучше не нарываться.