Мы над собой не властны
Шрифт:
— Да ничего страшного, Синди, — сказал папа. — Джек, значит, мой пиджак тебе очень мешает?
— Мы тут все запросто, один ты в пиджаке!
— Хорошо, я понял, — сказал папа и встал. — Прости, что всех побеспокоил.
Он медленно стащил с себя пиджак. У дорогой на вид рубашки была аккуратно вырезана спинка. Рукава едва держались. Вся папина спина, в нелепых веснушках и редких жестких волосках, была на виду. Казалось, время остановилось.
— Доволен? — спросил папа. — Этого ты хотел? Ну давай, любуйся!
Джек неожиданно расхохотался, словно гром грянул с ясного неба. За первым раскатом
— Садись уже, дурила, ешь индейку! — сказал Джек, отдышавшись.
По его лицу было ясно: он за папу Коннелла пойдет под пули, если понадобится. Коннелл и раньше видел, как люди вот так же смотрели на Эда. Наверное, надо быть взрослым, чтобы оценить его по-настоящему.
Осенью отец заставил Коннелла написать для школьной конференции доклад об адаптации живых организмов. Они набрали целую кучу мокриц-броненосцев и стали постукивать их по спинкам шариковой ручкой. Вначале потревоженные мокрицы сворачивались в шарик; постепенно они прекратили реагировать на раздражитель — одни раньше, другие позже. Считалось, что этот результат имеет огромное значение: мокрицы за какие-нибудь пять минут научились игнорировать инстинкты, сформировавшиеся за миллионы лет эволюции. Коннелл собирал данные, а папа помогал ему рисовать графики и диаграммы на листах картона. Придя на конференцию, Коннелл сразу понял, что у него нет шансов. Другие участники приготовили действующие модели вулканов, радиоуправляемые машинки и громоздкие модели замкнутых экосистем со сложными биоциклами, занимающие два больших стола. А у него при себе даже нет коробки с мокрицами, всего только пара плакатов. Когда собрались учителя и начались презентации, Коннелла бросило в пот. Он как мог изложил ход эксперимента, который не так уж хорошо понимал.
Вручая ему первую премию, преподаватели особенно подчеркивали изящество и простоту эксперимента при строгом соблюдении научного метода. Другие родители, когда объявляли фамилию их ребенка, вскакивали и принимались радостно вопить, а папа остался сидеть на месте, только вскинул кулак и молча кивнул Коннеллу. Это произвело на Коннелла сильнейшее впечатление. Отец как будто заранее знал, что победа им обеспечена.
Придя вечером домой после работы, мама отвела его в сторонку.
— Расскажи, как все было на папиной лекции? Какой он был? — спросила она почему-то шепотом, со странным напряжением на лице.
Коннелл от волнения чуть не проболтался, но в последнюю секунду вспомнил свое обещание.
— Папа как всегда, — сказал он. — Я ничего не понял, что он говорил.
19
В одном медицинском журнале Эйлин прочла статью о том, что однообразный распорядок ухудшает состояние пациента, склонного к депрессии, а встряска, отход от рутины может оказать благотворное действие. Строго говоря, она не знала, вызвано ли состояние Эда депрессией, зато знала точно, что проверить это невозможно — к психотерапевту его не затащишь.
Что необходимо Эду, да и всей семье, — это выскочить из накатанной колеи. Может, переезд в новый дом выведет его из апатии? Сейчас самое время: Коннелл в будущем году начнет
Вот у Коукли жизнь наладилась после того, как Джека в его авиакомпании назначили директором по грузоперевозкам и они купили дом в Ист-Медоу. До переезда у Джека замечались признаки депрессии, а в Ист-Медоу он начал мастерить мебель в гараже и увлекся ландшафтным садоводством. На заднем дворе он построил плавательный бассейн. Сплошная идиллия: музыка из радиоприемника заглушает стрекотание соседских газонокосилок, мокрые следы босых ног постепенно тают на горячем бетоне, а в воздухе витает запах лосьона для загара.
Эйлин уже пять лет не повышала квартплату для семейства Орландо — а они с самого начала платили много меньше среднего. Уверенность, что сын в безопасности, перевешивала для нее упущенную выгоду. Коннелл после школы часами сидел у Орландо, на втором или третьем этаже, пока не придут домой родители. Сейчас он, правда, уже вырос и мог сам о себе позаботиться, так что благодарность Эйлин слегка поугасла.
— Я все думаю насчет дома...
Они сидели вдвоем — Коннелл сегодня ужинал у Фаршида. Эд не ответил. Эйлин уже привыкла к таким односторонним разговорам. Научилась понимать его молчание. Сегодня молчание звучало обнадеживающе — не так тягостно, как в иные дни. На него, как на белый экран, можно было проецировать свои замыслы.
— Хорошо бы у нас был свой дом, только наш. Я устала от хлопот с жильцами. А ты?
Она положила ему на тарелку немного фасоли, картошку и кусочек курицы. Без затей, но они же одни, а Эду, кажется, вообще все равно, что есть.
— Наш дом здесь, — сказал он.
— Да, конечно. Просто я подумала — может, поискать другой дом, который будет... совсем наш?
— Столько труда в него вложено.
Эд принялся резать курицу. Вместо того чтобы отрезать маленький кусочек, он распилил всю порцию на две равные половинки.
— Эд, скажи, тебе здесь хорошо?
— Да.
Он сосредоточенно резал половинки снова пополам, целиком погрузившись в эту работу.
— Нет, ты несчастлив. Не зря же ты с дивана не сходишь.
— У нас хороший дом.
Впервые Эд поднял голову и посмотрел на нее. На тарелке у него красовалась мозаика из аккуратно разложенных кусочков, но он не начинал есть.
— Район превращается черт-те во что.
— Я городской мальчишка, — сказал Эд. — Пустые улицы, редко поставленные дома — это не по мне.
Он пренебрежительно махнул вилкой.
Редко поставленные дома... Об этом Эйлин и мечтала!
— Разве плохо куда-нибудь переехать? Начать все заново? И время подходящее — Коннелл с осени тоже будет учиться на новом месте. Мы довольно много денег накопили.
— Наш дом в сто раз лучше, чем тот, где я вырос.
— Да уж, — не удержалась Эйлин. — Это точно.
Ей было неприятно, что ее выставляют какой-то стяжательницей. Она же не дворец хочет купить! Просто что-нибудь на ступеньку выше их нынешнего жилья. Она все это затеяла в первую очередь ради Эда, но какие доводы привести, чтобы не выдать истинной подоплеки?