Мы над собой не властны
Шрифт:
Они приехали в Квинс, на луг, который привыкли называть своим, — вдоль шоссе, ведущего к аэропорту Ла-Гуардия. Остановив машину, отец повернулся к Коннеллу:
— Можно тебя попросить? Пожалуйста, не рассказывай маме, хорошо?
— Что мы сюда приехали?
— Нет. Про то, другое.
— А, конечно. Само собой.
— Ты вот понимаешь, а она не поймет.
За оградой самолеты один за другим выруливали на взлетную полосу. Ревели моторы; самолеты взлетали совсем близко. Рядом с ними чувствуешь себя карликом. Коннелл вцепился в ячейки проволочной сетки, а отец обнимал его за плечи.
На обратном пути они слушали трансляцию матча. Когда вернулись домой, отец не лег на
Вообще-то, Коннеллу хотелось рассказать маме обо всех сегодняшних странностях, но папа и всегда странный. Поди пойми, где обычная странность, а где особенная. Тут не просто проблема поколений — тут пропасть размером в целую жизнь. Папа в молодости не шатался по миру в компании хиппи, а просиживал целые дни в лаборатории и слушал Бинга Кросби [14] . Он любил иностранные языки и дурацкие каламбуры. Сколько раз отец за завтраком с совершенно серьезным видом спрашивал Коннела, сварить ему яйцо всмятку или в рюкзачок!
14
Бинг Кросби (Гарри Лиллис Кросби, 1903–1977) — американский актер и певец, один из первых эстрадно-джазовых крунеров.
А разве можно забыть, какую штуку он выкинул в прошлом году на День благодарения? Они тогда поехали в гости к своим друзьям Коукли. Раньше Коукли жили по соседству, в таком же, как у них, доме на три семьи, а недавно переехали на Лонг-Айленд, в дом с коврами, приземистыми диванами и громадным телевизором — трансляции матчей по нему смотреть просто замечательно. Синди Коукли и мама Коннелла дружили еще с начальной школы, с самого первого класса.
Родители готовились к выходу у себя в спальне. Коннелл валялся на кровати и читал. Внизу, в гостиной, работало радио, — должно быть, родители решили, что Коннелл тоже там. Внезапно мама начала хихикать, совсем по-девчоночьи, словно между ними происходило что-то запретное. Коннелл на цыпочках подобрался к двери.
— Эд, прекрати! — услышал он.
— А что такое? По-моему, идея шикарная.
— Да ну тебя! Ужас какой-то! — Маминым словам противоречил восторг в голосе. — Не вздумай!
— Все, уже сделано.
— Эд! — взвизгнула мама. — Она же совсем новая!
Родители смеются — не такая уж редкость, но сейчас все было иначе. При нем они смеялись по-взрослому сдержанно, а сейчас резвились без оглядки. Он никогда не слышал у мамы такого молодого голоса.
— Посмотри, как тебе? — спросил отец.
— Не смей этого никому показывать! — потребовала мама. — Слышишь?
— Боишься, дамы в обморок попадают?
Несколько секунд прошло в молчании. Коннелл прижался вплотную к двери. Сердце у него глухо стукало в груди. Послышалась какая-то приглушенная возня.
— Некогда же, времени нет, — сказала мама таким тоном, словно времени больше чем достаточно.
Потом она тихонько застонала. Коннелл похолодел. Он ни разу не видел, чтобы они целовали друг друга в губы, а сейчас вовсю целовались и бог знает что еще проделывали. Сколько раз, глядя, как Джек Коукли с грубоватой нежностью прижимает к себе Синди, Коннелл мысленно упрашивал отца обнять маму при всех.
— Пора идти, — сказала мама.
Вжикнула молния на платье.
— Надо Джека развеселить, а то он совсем приуныл.
Коннелл метнулся к себе в комнату. Потом, когда родители
В спокойном, ненапряженном молчании выехали на шоссе Нортен-Стейт-парквей и в конце концов приехали к Коукли. Мужчины сели смотреть футбол, а женщины тем временем за разговорами носили еду из кухни. На столе красовались хрустальные бокалы, серебряные приборы, красивые серебряные солонка с перечницей и скатерти в два слоя. Коннелл первым уселся за стол, предвкушая, как налопается и будет потом сидеть на диване вместе со взрослыми мужчинами, поглаживая себя по раздутому животу и тихо икая.
Джек разрезал индейку. Гости по очереди протягивали ему тарелки.
— Эд! — сказал Джек. — Может, снимешь пиджак? Будь как мы.
Все знали, что сейчас начнется.
— Не могу, — сказал папа. — У меня рубашка без спинки.
Среди гостей порхнули смешки. У Коннелла горели щеки. Один и тот же ритуал повторяется каждый год. Может, всем это и кажется смешным, но все-таки зачем отец дурака валяет? Он единственный пришел в гости в костюме. Остальные были в свитерах и свободных штанах из «китайки». А отец даже в жаркие летние дни носит рубашки с длинным рукавом и строгие брюки. Коннелл чихать хотел на отцовские предостережения насчет истончившегося озонового слоя и рака кожи. Он знал одно: папа выглядит как дебил.
— Слушай, Эд, — сказал Джек, — ты каждый раз так говоришь. Что это вообще значит?
Джек — шесть футов четыре дюйма росту, двести пятьдесят фунтов весу [15] — бывший морпех. Когда они все вместе смотрели по телевизору американский футбол, нетрудно было представить Джека квотербеком. Он громогласно рассказывал всякие байки и хохотал во все горло. Папа Коннелла говорил тихо, и все тянули шеи, чтобы расслышать, у Джека лицо просто светилось, когда он слушал, а Коннелл дождаться не мог, скорей бы отец замолчал. Он боялся, что Джек поймет, какой отец на самом деле чудик.
15
...шесть футов четыре дюйма росту, двести пятьдесят фунтов весу... — Рост 1 м 90 см, вес 113 кг.
— Понимаете, у меня рубашка без спинки. Не могу я снять пиджак, неудобно получится.
— А почему вдруг рубашка — без спинки?
— Так дешевле, — объяснил папа. — Расход ткани меньше.
— Ну ничего, я думаю, никто здесь не умрет, если твою спину увидит, — неожиданно резко заявил Джек. — Вот скажи, Фрэнк, ты не боишься увидеть спину Эда?
Фрэнк переводил взгляд с Джека на папу Коннелла, словно старался угадать правильный ответ.
— Ладно вам, ребята, — сказал он, смущенно посмеиваясь. — Хочет человек сидеть в пиджаке — пусть его. Праздник все-таки.
— Я понял, что он хочет сидеть в пиджаке. А меня это нервирует. По-хорошему прошу: сними пиджак!
— Ты серьезно? Так сильно хочешь, чтобы я снял пиджак?
Джек уставился на папу в упор. Синди запоздало уловила напряжение, словно какой-нибудь инфразвук, и потянула мужа за рукав.
— Да! — сказал Джек. — Я так хочу!
— Ну что делать... В конце концов, это твой дом.
— Точно, пока еще мой!
— Джек! — ахнула Синди.
Тут даже мама Коннелла встревожилась, хотя улыбалась поначалу. Считалось, якобы Коннелл не знает о том, что известно его родителям: в авиакомпании, где работает Джек, готовится сокращение и Джек боится, как бы его не уволили. Вечерами Коннелл, приоткрыв дверь своей комнаты, слушал мамины разговоры по телефону в кухне.