Мы не рабы
Шрифт:
– Ну что? Берем? – продолжая еще красоваться, спросил Влад.
– Берем, берем! – Все с обожанием смотрели на него, красавца, похожего на артиста советского кино.
– Сколько тебе? – Влад небрежно вытащил кошелек.
– Да ладно! Спрячь кошель свой! – произнес он. – И лук берите!
Все растроганно зааплодировали. Коммунизм!
– После отдадите… А то вдруг не понравится? – куражился Рубанцук.
– Понравится, понравится!
– Тогда – когда сможете… Вот!
Рубанцук показал кол и даже подсветил его фонариком.
– Не
На колышке к прежней циферке был подмалеван ноль.
– Так подумал я: спрос диктует цену! – произнес Рубанцук. – А вот – лук! – показал второй кол, тоже «подмалеванный».
– Ну ты… марксист-капиталист! – осерчал Влад.
– А ты хвост поросячий! – спокойно ответил тот.
Повисла пауза. Влад смотрел в свой кошель весьма грустно. Вот это номер! – расстроился и я. Зато, если спросить меня – «Стоял ли я у истоков капитализма?» – отвечу смело: “Стоял!”»
– Ну шо, уходим? – произнес Влад.
– Да чего там? Берем! – загомонили все.
– Социализм схавали, схаваем и капитализм! – Это изрек тот, кого я ошибочно (или не ошибочно?) принимал за профессора.
– А чего нам – повеситься, что ли? – произнесла «парторг».
– Так веревки вздорожали! – выкрикнул кто-то.
Поднялся уже и хохот.
– Да ладно! Потом отдадите, – добродушно сказал Рубанцук.
Весело дошли. Митя, скрестив руки, стоял у ворот. Общее веселье, чувствуется, добило его. А также – мешки!
– Мешочники! – пробормотал он.
– Посторонись-ка! – сказал Влад, и на доске объявлений на воротах, в строке «Сутки» к прежней цифре грубо пририсовал ноль.
– …Животное! – проговорил Митя, побледнев. Чувствуется – лишения этих лет измотали его больше других…
Наутро можно было видеть трагическую картину победы материального над духовным.
Все обходили Митю – и несли деньги Владу. У наших людей всегда найдется заначка, на крайний случай. Влад, пересчитывая, укладывал ассигнации в пузатое портмоне.
А от Мити все сторонились, как от зачумленного. И вот он остался один возле увядающей клумбы. Я подошел к нему.
– Ну что? Уезжаешь? – грустно произнес он.
– Почему? Остаюсь.
Митя молчал.
– …Депортироваться когда можно? – спросил я.
– Куда?
– Как куда? На Сириус! Не гожусь?
– Похоже, только ты и годишься! – улыбнулся Митя.
– Сколько с меня?
– Нисколько!
– Пошли?
Неожиданно увязалась и Нона.
– Я с тобой, Веча!
– Ладно.
Пропадет без меня.
У края леса Митя резко остановился и посмотрел мне в глаза.
– Ты ведь не веришь в дематериализацию? – проговорил он. И слезы блеснули.
– Но я ж иду.
Мы быстро шли через лес. Нона постанывала. Суровый край… причем – с почти вертикальным уклоном к морю: обувь вся стопчется вбок! Впрочем, перед «катапультированием» это неважно…
– Меня знаешь кто поддерживает?
– Так чего ж он тогда не улетучивается на Сириус?! – вырвалось у меня.
– Хочет открыть банк, в нашу поддержку – и назвать его «Сириус»! – поделился Митя.
– Ну… тогда идем.
– Ты настоящий друг! Остальные все – в последний момент сбегали! – говорил Митя.
– А ничего – что я не в саване? – застеснялся я.
– Да они так! – сказал растроганный Митя. – Для рекламы висят.
– Понятно. Но должен кто-то и… – пробормотал я.
Нельзя же все на свете превращать в рекламу.
– Вот, – повел рукой Митя.
Дольмены, вертикальные саркофаги, грозно глядели на нас. Позаросли, конечно, но, значит, еще в строю… раз мы пришли к ним. Среди сырых джунглей, на скользком от гнилых листьев склоне – древнейшая каменная «аппаратура», современница египетских пирамид. Каменные «дольмены» – гигантские «грибы», с костями (иногда – сразу двоих) улетевших… Археологи, правда, кости повынимали. «Загружали», причем, живых! Бр-р-р! Долетели ли их «сущности» до Сириуса? Сведений нет! Ну почему здесь так сыро? Трясет. Наверное, в древности этот «аэродром» был «открытым небу»… а деревья выросли и сомкнулись позже?
– Ну все, ладно! – глухо среди душной сырости проговорил Митя, вынимая фляжку. – Бухнем – и обратно! Кончаем комедию.
– Да нет. Почему?.. Сюда загружаться?
– Да! – выкрикнул Митя.
Стекал едкий пот, разъедая кожу. Из леса то удалялся, то приближался звон бубенцов. Накануне их обладатель провел ночь напролет в нашей башенке и, рыдая, рассказывал, как он продал свой «москвич» улучшенной модели, чтобы приехать сюда и – воспарить. И теперь вот маялся в зарослях, то приближаясь, то удаляясь… и вот бубенцы окончательно стихли. Все! Почему-то «стрелка» всегда безошибочно показывает на меня.
– Веча! – взмолилась Нона. – Мы ж прогуляли все лекции… Не знаем там ничего!
– Знания придут «там»! – пробормотал Митя.
– Ведь все будет хорошо, правда? – Я глянул на Митю.
Тот, помедлив, кивнул.
– Ну все! Я нырнул. – Я воткнул ногу в жерло на боку «башни». – До встречи на Сириусе!
– Чувствую – наломаешь ты там дров! – тепло улыбнулся Митя.
– Я с тобой, Веча! – воскликнула Нона. – Что мне делать тут без тебя?
– Все. Пока!
И я оказался во тьме… Потом влезла Нона, теплая. Обнялись.
Я уже понял, в чем тут фишка. Правда, с небольшим опозданием. Влезть сюда можно, в нижнюю дыру. И даже встать. Но потом – присесть, чтобы через нее вылезти – невозможно, ты как в пенале. Что же это за эпоха была?.. Запоздалая любознательность.
– Ты попить чего-нибудь захватил, Венчик?
– …Нет. Не успел!
Захватил, как всегда, только блокнотик… для записи впечатлений.
– Мне холодно, Венчик!
– Ну давай обниму. Согрелась маленько? А теперь прокрутись, Ноночка, спиной ко мне.