Мы не сеем колючек
Шрифт:
Хамди выпустил руку девушки. В комнате воцарилась тягостная тишина. Самиха почувствовала, что она мешает подруге и брату, и вскочила с места.
— Кажется, меня мама зовет. Я скоро вернусь.
Когда они остались наедине, Хамди вновь взял любимую за руку, вопросительно заглянул ей в глаза и прижался губами к тонким холодным пальцам. Софа нежно погладила склоненную голову. Ей тоже было мучительно тяжело. Она тихо произнесла:
— Мне ничего другого не оставалось.
— Не надо, Софа, к чему оправдываться? Оставь это тем, кто ошибается, а ты поступаешь совершенно
— Я отказывалась, но родители ничего не слушали. А признаться, в чем истинная причина, я побоялась: это ничего бы не изменило, лишь принесло тебе лишние обиды и огорчения.
Ни он, ни она не смогли сдержать слез. Жалость к себе и к Хамди переполняла Софу.
— Пожалуйста, не плачь! Ну, пожалуйста…
— Прости, ради бога, — проговорил Хамди, послушно вытирая слезы.
— Тебе-то не за что просить у меня прощения… Да и вообще ни у кого. Ты никогда не сделаешь ничего такого, в чем тебе придется раскаиваться!
— Кто может поручиться, что произойдет в будущем? Меня ждет трудная жизнь. Что поделаешь, раз все так сложилось… Пока стоишь на ногах, нужно идти вперед.
— Аллах воздаст тебе за все невзгоды, Хамди!
— Ты была для меня единственной желанной наградой.
— Ты сильный, мужественный… Ты обязательно добьешься успеха, станешь большим человеком…
— Я к этому не стремлюсь.
— Но ты этого заслуживаешь больше, чем кто-либо другой. Знаешь, Хамди, оставаясь ночью наедине со своими мыслями, я часто думаю, что, несмотря ни на что, мы должны сохранить нашу дружбу. Видишь ли, люди меняются, и часто приходится разочаровываться в своих идеалах. Но давай сделаем все, что в наших силах, чтобы этого не произошло с нами.
— Для меня нет и не будет никого лучше тебя!
— Увы, это невозможно, Хамди…
— Клянусь!
— И ты… Ты тоже навсегда останешься в моем сердце. Даже когда я стану совсем седой, а ты для меня будешь прежним, таким, как сегодня!
Вошла Самиха и виновато сказала:
— Софа, тебя мать зовет.
Девушка бросила на Хамди прощальный взгляд и ласково сжала его руку.
— Да ниспошлет Аллах успеха и счастья тебе, Хамди!
— И тебе, Софа! Будь счастлива!
Девушки вышли, Хамди бросился к себе в комнату и зарылся лицом в подушку. Ну, вот ты и потерял еще одного любимого человека! Что ж, мальчик, ты уже привык к тяжелым утратам… Уходит твое детство, оставляя дорогие воспоминания. Так уж устроена жизнь — никому не дано остановить течения времени. Поэтому хочешь не хочешь — иди дальше, вперед, навстречу неизвестному будущему.
Тихо вошла Сейида с подносом в руках.
— Выпей лимонаду.
— Нет, отнеси гостям!
— Они уже пили…
— А я не хочу.
— Холодный лимонад…
— Оставь меня! Выпей сама, если он тебе нравится.
Но Сейида не собиралась уходить — кому, как не ей, было знать, что творится сейчас в душе юноши! Видит Аллах, уж она-то испытала страдания несчастной любви… Если бы Сейиде сказали, что она должна сделать, чтобы облегчить мучения Хамди,
При всем своем добром отношении к ней Хамди не мог скрыть, что не забыл, как они познакомились. Поэтому Сейида оставалась для него всего лишь раскаявшейся грешницей — он и не мог подумать о ней иначе как о служанке. Красивой, заботливой, доброй, но все-таки только служанке. Да, видимо, дело в этом. Если бы он относился к ней просто как к сестре, его время от времени тянуло бы поделиться с Сейидой своими горестями и радостями. Ведь откровенничает же он с Самихой…
А Сейида готова принять на себя все его обиды, разочарования, жалобы. Готова плакать вместе с ним, утешить, приласкать, забыться… Если бы она могла натираться благовониями, наряжаться в дорогие одежды, в прозрачные, соблазнительные ткани!.. Может быть, может быть… Но ведь и без этого показного великолепия она привлекательна. Нельзя обманываться в значении взглядов, которыми ее провожают на улицах. О Хамди!
Сейида тихо подошла к уткнувшемуся в подушку Хамди и поставила поднос на маленький столик рядом с кроватью.
— Господин! Не надо так убиваться.
— С чего ты взяла, что я убиваюсь?
— Не слепая… От несчастной любви не умирают, господин.
— Тебе-то откуда знать?!
— Я знаю, поверь… Поэтому и не могу видеть тебя таким печальным.
— Печальный или радостный — что тебе до этого?!
— Я готова сделать для тебя все!
— А что для меня можно сделать?! Возьми рубашку, выстирай и погладь…
Вот так-то, Сейида! Ему даже и в голову не приходит, что ты способна на что-нибудь иное, кроме уборки и стирки. Он даже не представляет, что в его словах может быть что-то обидное для тебя… Девушка покорно взяла рубашку и вышла из комнаты.
Гости уже собирались уходить.
— Где Хамди? — спросила хозяйка.
— У себя, — тихо ответила Сейида и направилась в ванную.
— Сынок, поди попрощайся! — раздался за ее спиной голос госпожи.
Юноша поднялся, расправил плечи, вскинул голову и растянул губы в улыбке. Такой, улыбающийся и любезный, он и появился в гостиной.
— Ждем тебя в гости.
— Непременно зайду. В самое ближайшее время.
Постирав рубашку, Сейида взяла пустые бутылки из-под лимонада и пошла отдавать торговцу. Госпожа и мать Софы все еще стояли у калитки. Когда девушка проходила мимо, до ее слуха долетел обрывок разговора: «Если бы у меня была вторая дочь, помоложе… Трудно найти девушку, достойную твоего сына, Фатьма!»
Удивительно устроен этот мир! Та, что достойна его, не родилась, а другой, видите ли, он еще не достоин! Как можно это определить? Кто поручится за точность подобных соизмерений? Каждый судит по-своему, в соответствии с собственными требованиями и взглядами на жизнь. Не зря говорят: сколько людей, столько и мнений.