Мы ничего им не должны!
Шрифт:
Дорвавшиеся до даровой выпивки и угощения, оголодавшие "земляки" стали для капитана Фигнера легкой добычей. Прикинувшись немцем, пруссаком на русской службе, он без особого труда убедил сидевших на мели солдат воспользоваться его рекомендациями и связями для поступления на службу. Денег на дорогу нет – капитан даст, документов нет – пожалуйста, курьерская подорожная, с ветерком доедут, и самое главное – рекомендательное письмо для военного ведомства, без протекции в России бедным немцам ничего не светит. Взамен щедрый даритель потребовал немного – паспорта, якобы нужные капитану для отчетности. Расстались без сожаления, бумаги выданные бывшим гренадерам при увольнении со службы, в России все равно не действительны, их с лихвой заменит одна единственная подорожная. Пришлось отдать и форму, взамен волонтеры получили гражданскую одежду – и это условие возражений не вызвало. Даже нижними чинам было понятно, что ехать в столицу в таком виде, прямо в поношенных и потрепанных мундирах – не самая лучшая идея, запросто можно схлопотать по морде лица от какого-нибудь встречного офицера. Расстались они самыми лучшими друзьями, Эрих и Курт еще не знали тогда, что хитрый капитан в рекомендательном письме, для чиновника, через которого условились поддерживать связь с Барклаем, сделал маленькую такую приписку на английском… Нет Фигнер их не обманул с протекцией, Сибирь, как поется в популярной в народе песне "вить тоже русская земля!". Несколько лет пруссаки проведут по ту сторону Уральского хребта, где у Фуше нет никакой агентуры. Один там успешно приживется и его отдаленный потомок поднимется до высот
Сашка по прежнему скучал и почитывал Радищева пополам с Форсайтом, проводя время в 13-м "нумере", когда туда однажды с немалым узлом, из которого торчали в разные стороны рукава мундиров не ввалился Фигнер. Розовые мечты доехать до Парижа "по-человечески" со всеми удобствами в экипаже, пусть и под другим обличием, мгновенно растаяли как дым на ветру, нижним чинам первым классом путешествовать не положено даже в Пруссии. Добытую форменную одежду постирали, зашили и подогнали немного под новых обладателей – все проделали своими силами, привлекать посторонних портных было крайне рискованно. Разобрали оставшиеся вещи, с собой они возьмут только самое необходимое: контейнер с оружием, принадлежностями и деньгами, а так весь минимальный набор, без которого в дальней дороге не обойтись: шило, мыло… и прочее "на рыло". Кроме титанового тайника-доски, ее пришлось по очереди нести в руках до самого Парижа, все приготовленное к походу добро запихнули в дорожные мешки типа "сидор". Излишки – все, что осталось от сборов, как ни жалко было, но для конспирации следовало безжалостно уничтожить. Ночью Александр пробежался по Россиенам и раскидал по разным помойкам на задворках порезанные до лоскутьев мундиры и белье, всю ненужную теперь одежду и прочие мелкие вещи, немногие бумаги и книги сожгли в печке. С гостиницей обошлись и еще проще, Фигнер отказался платить, и их без особого шума – долгов ведь приятели не наделали, выставили на улицу в тот же день. Последний вечер оба Александра провели, потягивая из деревянных кружек дрянной студень и закусывая баранками, в убогом и грязном шинке расположенном на дальней окраине городка, куда раньше не заходили ни разу, и где не было шансов нарваться на новых знакомых. В другое время Сашка бы не сунулся в такую отвратительную дыру только из соображений брезгливости, воняло в этом очаге общепита как в сортире. В сумерках, уже за пределами города, они натянули на себя добытую хитрым способом прусскую военную форму, туристические ботинки пришлись очень кстати, под гетрами их не отличишь от обычных солдатских.
– Будут спрашивать – молчи и только кивай, когда велю! И рожу попроще сделай. – проинструктировал насчет поведения при встрече с пруссаками своего напарника капитан. Вот и весь его замысел по части маскировки, просто и без затей. Раз помощник не обладает талантами полиглота, тот незачем ему и рот открывать лишний раз.
Немецкий язык Сашка знал что называется, с пятого на десятое, особенно произношение хромало. Поэтому в целях конспирации он вынужден изображать теперь раненого в голову и сильно контуженного ефрейтора, а его спутник Фигнер – поводыря-рядового, провожающего покалеченного сослуживца на родину, домой к родителям. Занятие не такое уж и тяжелое, для человека по натуре спокойного и неразговорчивого. Молчал он семь лет в казарме, и в походе, и на войне, опасаясь привлечь к своей персоне ненужное внимание, и если нужно, то потерпит еще год. До границы они добрались беспрепятственно, никто ни разу не остановил и не проверил документы. В российской империи только "природный" русский должен всего опасаться, в нем власти заранее видят потенциального разбойника, беглого или дезертира, к иностранцам такого внимания и "отеческой заботы" нет. Вместе они представляли забавную парочку, молчаливый и солидный Сашка – ефрейтор и похожий на подростка молодой разбитной солдатик – Фигнер, соотношение для нашего времени странное, но тогда прокатывало, поскольку в строю кроме обычных рядовых зачастую несли службу и различные флейтисты-барабанщики весьма юного возраста.
В утреннем тумане они, почти не замочив ног, пересекли вброд пограничную речушку, в указанном ушлыми контрабандистами месте. За отдельную плату местные "контрабандиры" предлагали даже довезти до места со всеми удобствами. Но у отставных солдат по идее лишних денег быть не должно, Фигнер и так торговался с евреем-проводником до хрипоты за каждый талер. Что поделать – приходится передвигаться пока на своих двоих.
Глава 5. Бродяги
Прощай "немытая" Россия, здравствуй Пруссия – старая знакомая, в этих местах Александр уже успел повоевать в 1807 году. В Тильзит и Фридланд ему пути нет, могут ведь и опознать ненароком, там уже порядком "засветились". В любом случае решено было по возможности избегать крупных городов и путешествовать по сельской местности. Вроде бы кругом спокойно, но всего год назад в 1809 по территории Германии шатался мятежный гусарский полк под командой майора Фердинанда фон Шилля, прославившегося среди пруссаков в 1806 году упорной партизанской войной в окрестностях крепости Кольберг. Отряд Шилля долго скитался по Германии, вместо того чтобы попытаться в каком-то одном месте поднять народ на борьбу с французами. Такая тактика привела к тому, что он из охотника постепенно превратился в дичь. Прибили майора свои же немцы в угоду Наполеону, так что сторонники Бонапарта в немецких землях имеются в товарных количествах.
Позднее ряд историков будет рассматривать чуть ли не каждого француза, проживающего за рубежом, за рубежом в период с 1800 по 1815, как потенциального агента Фуше. Так это было на самом деле или нет – осторожный и опытный как матерый волк, Фигнер проверять на своей шкуре не стал. Пруссия сохранила после проигранной войны независимость, полиция и жандармерия Франции доступ на ее территорию не имеют, но в городах обязательно найдутся или люди "папы Жозефа" или поклонники Бонапарта, другое дело сельская глубинка, здесь настроения совсем иные. Бывало раз в гаштете, местном кабачке, смотришь – сидит за столами компания крестьян, обывателей, или мелких торговцев, только и слышно: "Собака… собака… французская собака…!" Первое время Сашка по причине невежества и плохого знания языка полагал, что это не то местные кинологи, не то охотники достоинства своих четвероногих любимцев обсуждают. Фигнер, только улыбнулся, услышав такое предположение и пояснил ему, что в роли друга человека, того самого, что "ни лает, ни кусается, на прохожих не бросается" у местных пруссаков выступает сам император Франции Наполеон Бонапарт: "Verdammter Napoleon! was hat er gemacht!" Вдвойне поразительно, именно прусские крестьяне выиграли больше всего в результате неудачной войны с французами. Ведь по требованию французского императора, и при поддержке его штыков, произошел полный и окончательные демонтаж феодальной системы. С другой стороны крепостное право в этих края издавна было не как в России – "мягкое", рабством на селе даже и не пахло – скорее классическая экономическая "зависимость", целыми деревнями пейзан не пороли и никуда не ссылали по первому капризу барина. Выглядят аборигены зажиточнее и богаче своих российских аналогов, у них хорошие аккуратные дома, упитанный и ухоженный скот, мощеные камнем улицы даже в маленьких городишках. Везде бросаются в глаза внешние признаки довольства и сытости. Может быть, поэтому Бони и попал в число обидчиков, "врагов народа", не исключено, что и еще какие-нибудь скрытые причины такого отношения есть, разбираться времени не было.
Сначала контраст местных реалий с российской глубинкой, с ее непролазной грязью по колено, кучами навоза, гнилыми соломенными крышами и "курными", топящимися по-черному избами, казался весьма разительным. У пруссаков деревни выстроены правильно, с прямыми улицами, и жилища красивы, как карточные домики. Уместно здесь привести кусочек из воспоминаний реального человека – Федора Николаевича Глинки, проехавшего примерно тем же путем, но два года позднее: "Посмотри на эти высокие каменные строения, с огромными конюшнями, скотными дворами, огородами, прекрасными садиками, цветущими
Но потом, постепенно пришло понимание, что это просто путешествие проходит по богатым и обильным регионам с развитой экономикой, и далеко не все в Пруссии живут хорошо. Однажды на проселочной дороге, когда обходили очередной крупный город, путники случайно встретили большую толпу плохо одетых детей в обносках – и девочки, и мальчики, самому младшему было лет 7 не больше. Крестьяне из бедных областей традиционно избавляются таким незамысловатым способом от "лишних ртов" в своем хозяйстве, прокормить которые они не в состоянии. Такой народный обычай, скорее всего и стал основой для сказки Гримм о крысолове из Гаммельна, в отместку за нанесенную обиду похитившем детишек, а вовсе не чернушный городской фольклор, как полагают в веке 21-ом. Собирают мужики своих ребятишек в ватагу и выгоняют в путь под предводительством какого-нибудь подростка, знающего дорогу, в этот раз компанию возглавляла мелкая и тщедушная девица, которой на вид больше 14 лет дать было никак нельзя. Отправляют детей пейзане не как в России побираться в голодные годы, здесь никто никому ничего "за так, из милости" не подаст, а в "услужение", в качестве малолетних батраков или домашней прислуги к богатым соседям. Случается, что такие группы уходят в путь и посреди зимы, прямо через горные перевалы и реки, кто дойдет до цели, кто нет – по весне будет видно. Те ребятишки, которых встретили Александр и его тезка выглядели не лучшим образом, в дороге пришлось голодать и терпеть многие лишения. К сожалению, ничем помочь им не привлекая к себе нежелательного внимания было нельзя, и путники лишь отдали предводительнице этой "шайки" немного денег на еду и весь свой хлеб из дорожных мешков. До города маленьким пролетариям этого должно хватить, а там, может быть, новые хозяева их накормят. Много всякой дряни и ужасов доводилось уже видеть в своей жизни унтер-офицеру, но одного он выносить не мог – глаз голодных детей, когда они на тебя смотрят…
Долог путь еще до границы Франции, а до Парижа и того дальше, расстояние сравнимо с тем, что уже прошел однажды Сашка с полком из глухой российской провинции до Смоленска и далее до Фридланда. Пока только одно непрерывное поступательное движение на запад, днем он и Фигнер шли пешком – только песок дорожный хрустел под сапогами, ехали на попутной крестьянской телеге или занимали дешевые места в линейках и дилижансах, совершавших регулярные рейсы между городами. "Линейкой" называли длинную повозку с продольной скамьей, на которой спиной друг к другу размещались по два или три человека с каждой стороны. Иногда линейку оснащали навесом от непогоды на столбиках. К великому сожалению, на местном транспорте "третий класс" не всегда был свободен, а в ряде случаев и просто отсутствовал. "Бедные" нижние чины сорящие серебром направо-налево незамеченными долго не останутся, поэтому приходилось всячески изворачиваться, иногда договаривались с проезжими купцами и присоединялись к ним в качестве попутчиков – умение Фигнера "ездить по ушам" пришлось очень кстати. На ночлег и на отдых, как правило, останавливаются в деревнях, города игнорировали из соображений безопасности, там можно было напороться на французов. Каждый раз при этом происходило одно и тоже представление, один и тот же спектакль одного актера, Сашка был задействован в качестве статиста. Вот полюбуйтесь: Самойлович самозабвенно и артистически вешает лапшу на уши местным пейзанам, в деталях и лицах рассказывая про подвиги, якобы совершенные им и его сослуживцем ефрейтором на минувшей войне, чем не Василий Теркин. Провинциальные простаки рты разинули, внимают: "хорошо когда кто врет весело и складно!" Чем дальше от Тильзита, тем все больше захватывающих, но совершенно далеких от реальности подробностей, талант рассказчика затеняет явно неправдоподобные моменты: взятым в бою пушкам, захваченным знаменам и пленным генералам счет пошел уже на сотни. Сельские лопухи охотно верят небылицам в стиле своего земляка – барона Мюнхгаузена, оделяют воинов водкой и пивом – скупо правда, а женщины подносят воину, пострадавшему за фатерлянд молока. Некоторые, судя по специфичному поведению, были и не прочь предложить "герою" и другие "почести", любовь и ласку например, но Сашка благоразумно отказывался раз за разом, опасаясь случайно выдать себя или зародить у крестьянок подозрения. Доверием местного населения, путники особо не злоупотребляли и за услуги старались по возможности честно рассчитываться с хозяевами звонкой монетой, иногда плату у них крестьяне брали, иногда отказывались. Местная пища, все эти "вассер-супы" и картошка не особенно отличалась от той к которой Сашка привык, да и не привередлив он был к еде. Гораздо сильнее доставало отсутствие чая, в трактирах можно было получить суррогатный ячменный кофе со сливками, обычно к порции всегда прилагалось кусочков пять-шесть желтого тростникового сахара, величиною с горошину. Во всей Германии редко где угостят столь привычным для русского человека напитком, везде этот продукт держат за лекарственную траву, и приобрести можно только в аптеках, откуда чай отпускают желающим лотами и золотниками. Ну и знаменитый "шнапс", в свое время в бывшей ГДР Александру его отведать не довелось, зато теперь попробовал вволю. Пойло довольно слабое – почти как вода, даже по сравнению с 30 градусной российской водкой 19-го века, гонится из картофеля, поэтому вкус довольно скверный – на любителя. С непривычки Сашка сразу выпил стакан, за что и получил немедленно взбучку от командира, немцы такими дозами алкоголь не употребляют и впредь пришлось ограничится рюмкой-другой, чтобы случайно себя не выдать.
– Куда идешь солдат? – первый вопрос, который встречные обыватели задают служивому в любой стране, на любом языке, и в любую эпоху. Ответить на него Сашка не мог бы вдруг и захотел – он попросту не знал и сам. Конечная цель путешествия виднелась пока неясно и расплывчато, словно ежик в тумане из старого советского еще мультфильма. Унтер-офицер просто шел за Фигнером, ни во что особо не вникая, сказано в Дюссельдорф, пойдем туда, зачем и как – не его дело, для этого начальник есть. Срабатывала привычка приобретенная за семь лет службы в качестве нижнего чина.
Что там еще должны были обязательно встретить путешественники на оживленных дорогах в центре Европы? Проститутки попадались, но не особенно часто и как правило такие, что "И даром эдаких не нать и с деньгами не нать!". Остались только классические разбойники, как у Шиллера? Разговоров про грабежи и насилия было много, постоянно доброхоты предупреждали и пугали путешественников. Александр даже ТТ вытащил из тайника поместив пистолет в наплечную кобуру под мундиром, а его спутник и ранее не расставался с револьвером, скрывая оружие, или в малой дорожной сумке, или сзади за поясом. Но все страхи оказались пустыми, не то волна беспорядков, вызванная недавними событиями, уже окончательно схлынула, не то два отставных солдата показались местным бандитам крайне непривлекательной и малоперспективной целью. Такие люди способны оказать злоумышленникам серьезное сопротивление, а добычи с них самый минимум – война проиграна и следовательно в ранцах ветеранов шаром покати, нет там ни золота, ни серебра, одно грязное белье, да засохшие корки хлеба. Скорее всего, верно последнее соображение, народ в этих краях расчетливый даже на разбой, не как в России-матушке, где и гуляют, воруют и "озоруют" часто "по зову души", а не по меркантильным соображениям. Долгий путь они проделали без особых приключений и бед, все же это не та Германия, которую видел Сашка в 20-м веке, а совсем другая страна. Тихий провинциальный немец "Михель" еще не превратился в агрессивного арийца "Ганса", прекрасно обходится без любимого фюрера, и без территориальных претензий к соседям. По-доброму таким бы ему и оставаться впредь, на кой черт им потребовались две мировые войны – но капризная девица История распорядилась иначе.