Мы ничего им не должны!
Шрифт:
Выстрел с дистанции в пять шагов бьет, как гром среди ясного неба, войлочная шляпа с обрезанными полями, верный отличительный признак беглого каторжника, улетает далеко в кусты. Первый бандит, владелец экзотического головного убора, мешком валится на лесную траву, зацепив головой костер – вспыхивают желтым пламенем и тут же гаснут засаленные космы грязных волос. Второй разбойник подхватив добычу – кошелек пытается спастись бегством, в страхе ломится без дороги в кусты, надеясь избежать верной смерти. О своем громоздком оружии бандит впопыхах забыл, но далеко ему уйти не удается, безжалостный Фигнер всаживает в него две пули подряд. Один выстрел в спину и второй в уже оседающего на землю противника – контрольный в голову. Свидетели, способные хоть что-то рассказать полиции, им не нужны.
– Сашка! Давай сюда, и поживее. Надо сматываться! – зовет капитан и его помощник выползает из под прикрытия растительности.
– Ловко ты их! – заценил работу напарника Александр, он бы так хладнокровно действовать не смог, несмотря на весь свой боевой опыт и талант стрелка. Самойлович положил обоих противников, почти не сдвинувшись с места, и не даже встав с пенька, на котором сидел, словно не стрелял на поражение, а карандашом в блокноте отметку сделал.
– Никак
– Может, не будем спешить? Кто на ночь глядя побежит в лес на выстрелы разбираться? – неуверенно предложил Сашка, разглядывая трупы бандитов и разбросанные кругом вещи.
– Нет уж, собираемся и уходим немедленно!
Правильно люди говорят – на чужом пиру похмелье, а на "чужой" войне как? Вжик-вжик-вжик, поют на головой свою песню маленькие, но необычайно тяжелые свинцовые шарики – поймаешь такой "мячик" и на ногах не устоишь. Александр за последние полчаса успел сильно разворачиваться в гениальной идее Фигнера следовать в Париж через самые "криминальные" департаменты первой империи. Тут как в послереволюционные 20-е годы, днем власть одна, а ночью совсем другая. Нет даже хуже – здесь бардак творится и в светлое время суток: "Красные, зелёные, золотопогонные, а голова у всех одна, да как и у меня…"
Ба-бах!!! Выстрел ударил громом в пяти шагах, но такое впечатление, что пистолет разрядили возле самого уха. Отвратительная вонь сгоревшего пороха просто ножом режет дыхание, заставляя то и дело откашливаться и отплевываться. Как назло еще и ветер несет всю эту дрянь в их сторону.
– Выходите мерзавцы! Все равно достанем! – слышен крик с дороги, за ним следует длинное замысловатое ругательство, совершенно непонятное для слабо владеющего французским языком Сашки.
– Сиди! То не про нашу душу! – одергивает встрепенувшегося было напарника Фигнер, и действительно в этом бою они только зрители, а не участники. К великому сожалению избежать "представления" не удалось и теперь приходится отсиживаться в придорожной канаве, расположенной как раз между участниками оживленной перестрелки. Чем не добротный вестерн "в живую", вот и ковбои есть и стрельба идет вовсю, но не выключишь как телевизор, а месить грязь в кювете порядком надоело.
С одной стороны действуют вооруженные карабинами и пистолетами солдаты в канареечного цвета мундирах, трехцветных шарфах-кушаках и черных треуголках. Эта маленькая армия, числом не менее тридцати бойцов под руководством сержанта, гарцует на лошадках крупной нормандской породы вдоль шоссе. С другой – некие "неопознанные силы", скорее всего из той же компании любителей желтого металла, что и недавние ночные "охотники". Битва жаркая, долгая и бестолковая, поскольку противников разделяет расстояние не менее 200 метров. Кавалеристы совершенно не горят желанием лезть глубоко в лес, надеясь выманить врага на открытое место, а те отнюдь не жаждут покидать чащу. Несовершенное оружие начала 19-го столетия не позволяет добиться хоть каких-нибудь видимых результатов и противники только зря пережигают порох. Скрытых в лесу стрелков практически не видно, но их эпизодически выдают вспышки огня и клубы порохового дыма, прекрасно различимые среди зеленой растительности. Конных жандармов, полицейских или драгун – поди разбери, кто такие, спасают от пуль шустрые четвероногие друзья. Конники ведут огонь с ходу, постоянно перемещаясь, как по мощеному камнем шоссе, так и рядом в поле, прямо по несжатой еще пшенице. Так вот и палят в белый свет как в копеечку, а в недолгих перерывах, когда заряжают, то упражняются в сквернословии – такое заворачивают, что буквально уши вянут, веселая война… Александр впервые рассмотрел вблизи как ведут огневой бой с седла в кавалерии, стрелять не трудно, а вот заряжать – воистину цирковой трюк. Во-первых, держа левою рукой пистолет с уже откинутым огнивом, правой надо было, не глядя, открыть лядунку и сразу взять патрон. За переборку патронов в сумке наказывали шпицрутенами, по крайней мере в российской кавалерии, как у французов – бог знает. Во-вторых, по команде или самостоятельно надо было зубами надорвать узкий край бумажного патрона так, чтобы языком почувствовать вкус содержимого. Следующей операцией была засыпка пороха на открытую полку. Делалось это на глазок и требовало от стрелка немалой сноровки, так как при недостаточном количестве пороха на полке могло не произойти воспламенения заряда в стволе, а при избыточном владелец пистолета рисковал обжечь руку. Насыпав порох из патрона на полку, огниво опускали вниз, поворачивали пистолет дулом к себе и весь оставшийся в патроне порох отправляли в дуло. Вслед за порохом туда опускали пулю из патрона вместе с бумажной оболочкой, которая выполняла роль пыжа. Затем солдат доставал короткий шомпол и несколькими ударами уплотнял заряд в стволе. У жандармов этот предмет снаряжения был всегда под руками, закрепленный на длинном шнуре к левому погону. Скорее всего, декоративный аксельбант, вопреки красивой легенде, как раз и является потомком подвязанного пистолетного шомпола, а не веревки висельника. При чрезмерно слабой прибивке порох плохо выталкивал свинцовый шарик, получался фальшивый выстрел, пуля застревала в стволе и ее приходилось доставать специальным приспособлением – разрядником, внешне очень похожим на штопор. За такой промах на учениях наказание, как правило, следовало немедленно. После работы шомполом взводили курок с кремнем. Спуск тогда занимал исходное положение, и оружие было готово к стрельбе. Пистолет следовало держать дулом вверх, чтобы не выкатилась пуля, а при нажатии на спуск повернуть его чуть-чуть влево для облегчения доступа затравочного пороха к заряду, находящемуся в стволе. При нажатии на спуск происходило следующее: курок с кремнем с большой силой ударял по огниву, высекал из него искры, одновременно открывая полку с порохом. Искры воспламеняли этот порох, через затравочное отверстие в казенной части ствола огонь передавался заряду. Все это хорошо выглядит только на бумаге в наставлении, но вот в седле даже смирной лошади, да еще при движении по пересеченной местности проделать вышеуказанные манипуляции ой как не просто, то порох мимо полку просыплешь, то сам пистолет из рук выскочит, их к слову тоже подвязывали специальными шнурами чтобы не потерять… Револьвер не даром сразу взял верх над всеми однозарядными системами, тем более, что в лядунке – патронташе европейского
– Наши берут верх! – поспешил успокоить схватившегося было за ТТ Сашку Фигнер, не уточнив правда какая из враждующих сторон отнесена к "своим", – Али на войне не был? Чего дергаешься?
– Там проще, в меня палили и я в них тоже, а здесь сидим как в мышеловке! – не замедлил с ответом Александр. И в самом деле, положение не ахти, на дорогу им не выйти, затопчут лошадьми, да еще и порубят сгоряча. В лес соваться не стоит – сразу же станут мишенями для обеих противоборствующих сторон, остается сидеть и ждать, чем же все закончится. Скучное занятие, и Александра даже появилась мыслишка, что одна удачно брошенная под копыта лошадей граната могла бы очень способствовать прекращению этого некстати затянувшегося "спектакля".
Залп и еще один нестройный залп… "желтые" все же заметили наконец, что из леса на их огонь более не отвечают. Может быть, у противника закончились патроны, или ему просто надоело заниматься таким извращением. Самойлович "заломив шапку" как и положено типичному рабочему-сезоннику тотчас кинулся к стремени предводителя. Минут пять ушло на проверку документов, затем представители власти стали решать участь попавшихся им в руки людей.
– Куда идете? Поедешь с нами и подтвердишь комиссару, что шуанов было не менее сотни. – после недолгого колебания выдал сержант, обладатель роскошных усов.
– Да хоть полк, господин офицер, мне не жалко! – сразу же отреагировал на предложение Фигнер, – Только кузена моего надобно взять, он богом обиженный, без меня один пропадет!
Остаток пути до ближайшего городка путешественники проделали вместе с этим отрядом. Езда без седла на крупе лошади позади всадника не такое уж большое удовольствие, но час-другой вытерпеть можно, даже такому скверному кавалеристу, каким был от природы был Сашка. Пыль вихрем летит из под копыт, сильные кони идут легкой рысью, и вскоре виден город. Первая застава на въезде, небольшой каменный домик с шлагбаумом, по давней еще с незапамятных времен путников принято окликать.
– Стой! Кто идет? – вопрошает караульный, хотя и так ему видно.
– Франция! – следует гордый ответ.
– Какой полк?
– Императорский корпус жандармов! – вот, оказывается, кем на самом деле были обладатели желтой формы и штанов с красными лампасами.
Gent d" armes – "люди оружия" или "вооружённая свита", игра слов, где "gent" не только имеет значение "люди", но и сокращением от "gentil" – "благородный", изначально "вооружённая свита" французского короля, своего рода лейб-гвардия, состоявшая из тяжеловооружённых рыцарей. Это не российские ваньки-погонялки "тащить и не пущать" с усищами в аршин, к коим, а равно и к полицейским традиционно народ относится, как к представителям сексуальных меньшинств или даже хуже. Во Франции все иначе, Gent d" armes уважают все, даже заклятые враги-шуаны… Иное дело Россия, будучи в Петербурге Александр наблюдал однажды весьма некрасивую сцену на Невском, когда какой-то скучающий штатский хлыщ в модном цилиндре с тросточкой, дал по зубам нижнему чину – жандарму, ладно бы конфликт, а то так от нечего делать. Служивому осталось только утереться: "Вить ен барин!"…
Остаток дня провели они с Самойловичем в кордегардии, специальном помещении для стражи или караула, вместе с остальными солдатами патруля. Пили пиво и дешевое виноградное вино, то и дело появлялись различные молоденькие бабенки с интересными предложениями. Атмосфера у жандармов очень сильно отличалась от той убогой казарменной, к которой привык за долгие годы службы в российской армии Сашка. Никто никого не "строит", ружья и пистолеты развешаны по стенам на гвоздях, вместе со шляпами и амуницией, сабли небрежно брошены в угол, а на коленях у сержанта сразу же обосновалась весьма эффектная девчонка, по его словам "племянница". Красотка, в кокетливом чепчике, в коротенькой по местным меркам юбочке, в туфлях на босу ногу, в корсаже с бретелями, какой носят крестьянки, и в накинутой на плечи фуляровой косынке, не вполне скрывавшей ее свежие девичьи прелести, была так же аппетитна на вид, как и поджаристый свиной окорок на столе. Цветущая здоровьем, пухленькая, как пышечка, стояла она, опустив голые красные руки с большими кистями в ямочках и с короткими, но красиво очерченными на концах пальчиками. Типичная провинциальная крестьяночка – сама краснощекая и бодрая, а лоб, шейка и уши – белоснежные. Густые каштановые волосы, чуть-чуть раскосые глаза, раздувающиеся ноздри, чувственный рот и подернутые легким пушком щеки. И при всем том соблазнительна, несмотря на обманчиво скромную манеру держаться, словом – образец плутоватой французской служанки. Пока ждали полицейского комиссара, то успели расспросить новых знакомых о солдатском житье-бытье. Работа у имперских "правоохранителей" тяжелая, и неблагодарная, местные аборигены относятся враждебно, а ведь если разобраться, по совести то за что? Повстанцы – это только для отчетности, которая в Париж идет, нет у них в департаменте шуанов, одни только граждане разбойники-грабители, хоть и любят покричать при случае "за бога и короля". Недавно поймали молодчиков Дюэм, богатые фермеры, пользовавшиеся превосходной репутацией, пока из-за одной неожиданной случайности не открылось их истинное лицо. Четверо родных братьев, наделенные недюжинной силой, находились во главе шайки "поджаривателей", наводившей ужас на окрестности. Ее члены долгое время оставались неизвестными, но маленькая дочь одного из братьев нечаянно открыла тайну. Однажды девочка была у соседей, и ей вздумалось рассказать, как она испугалась в прошлую ночь. "Отчего?" – спросили ее с любопытством. "Как же, отец опять пришел со своими черными людьми!" – "С какими черными людьми?" – "С которыми он часто уходит по ночам… а потом к утру они приходят и считают деньги на одеяле… Я как-то спросила маму, что все это значит, а она ответила: "Смотри не болтай, дочка: у отца есть черная курочка, которая несет ему денежки, но только ночью, и чтобы ее не рассердить, надо подходить к ней с таким же черным лицом, как ее перья. Но осторожно, если ты скажешь хоть слово, черная курица не придет больше". Слушатели, конечно, сразу поняли, что не из-за таинственной курицы Дюэм мазали себе лица сажей, а чтобы не быть узнанными. Соседка сообщила свои подозрения мужу, а последний, в свою очередь, расспросив девочку и убедившись, что черные люди были знаменитой шайкой "поджаривателей", сделал заявление властям. В результате многих членов банды задержали. Все идейные, все "за бога и короля", но при этом охотно палят фитилем пятки своим же собратьям-крестьянам, вымогая последние, заработанные тяжким трудом гроши.