Мы никогда не расставались
Шрифт:
В деревне стояла тишина, падал снег и мягко гасил все звуки, лишь пес под окном в конуре вдруг взбрехивал, ворчал, и снова засыпал.
Смерть рыскала по свету, охотясь за людьми, а они любили друг друга — мужчины женщин, женщины мужчин, матери детей, а сыновья матерей, и еще все они любили землю, на которой выросли. Любовь и смерть сражались на войне, и каждая стремилась одержать победу.
Кожа Насти светилась в темноте, она гладила волосы Вазгена, осторожно целовала в глаза и в губы, а он боялся заснуть, уносимый
— Ты скучаешь по дому? — спросила она, продолжая разговор, прерванный охватившей их страстью.
— Да, — коротко ответил он и, помолчав, добавил. — Когда мне бывает тяжко, я вспоминаю наш маленький сад, вижу, как он томится в полуденном зное; на тутовом дереве ягоды, как капли меда, бабушка сидит в тени на веранде и сбивает шерсть гибким прутом. Столько спокойствия в этих равномерных звуках, столько тепла в саду и в моих воспоминаниях, что все плохое отступает, и на душе становится светло.
— Когда-нибудь ты туда вернешься.
— Да, обязательно вернусь.
Через короткое время он спросил:
— О чем задумалась, Настенька?
— О тебе.
— Не думай ни о чем. Алеша говорит: на войне надо жить сегодняшним днем.
— Я рассудила так же, когда лежала больная и думала о тебе…
Ты очень привязан к Алексею? — спросила она минуту спустя.
— Мне без него никуда. Он мне как брат.
— Как мужчина выбирает друга? Скажи, меня интересует все, что связано с тобой. Конечно, друг должен быть преданным, надежным, готовым прийти на помощь — ведь таким мы представляем лучшего друга. Ты ведь ценишь его за что-то?
— Не знаю, я над этим не задумывался. Он просто есть, и все. Так получилось. Наверное, мне повезло.
В темноте мерцали устремленные на него глаза Насти.
— А знаешь, я это очень хорошо понимаю. Раньше, наверно, не поняла бы, а теперь понимаю.
— Не отстраняйся, мне сразу становится тоскливо. Не представляю, как утром уйду от тебя.
Уже давно рассвело, когда они проснулись. Из-за двери доносилось звяканье кастрюль, тянуло дымным запахом горящих поленьев.
Вазген беспокойно вскинулся и выглянул в окно. Алексей стоял у машины, облокотившись на капот и, по всей видимости, не собирался торопить друга.
— Мне пора. Приеду, как только вырвусь, — сказал Вазген, целуя Настю. — Сегодня же попрошу командование, чтобы тебя перевели обратно в Новую Ладогу.
Он одевался, а Настя подавала ему рубашку, китель, широкий флотский ремень, портупею с кобурой и пистолетом. Этот процесс одевания мужчины был исполнен для нее новизны и особого, волнующего ощущения близости.
Наконец он предстал перед ней в полном военном облачении — в ее глазах герой, готовый к свершению новых подвигов.
— Как ты прекрасен, возлюбленный мой! — с восхищением произнесла она фразу то ли свою, то ли впечатанную в память из книги, но точно
Когда Вазген в величайшем смущении подошел к машине, Алексей встретил его словами:
— Можешь ничего не объяснять. Я сам все отлично вижу.
— Я женюсь на ней! — сказал Вазген с таким выражением, словно собирался на всех оборотах идти в атаку.
— Ты кого хочешь убедить, меня или себя? — с ленцой осведомился Алексей, залезая в машину.
— Не смейся, брат. Верь мне, на этот раз все серьезно.
Глава 10
В Осиновце, едва Алексей и Вазген вышли из машины, к Вересову подбежал военный корреспондент, молодой человек в армейской форме лейтенанта.
— Разрешите обратиться, товарищ старший лейтенант! — выпалил он, отдавая честь. — Алексей Иванович, я статью принес, чтобы вы проверили, посмотрите, может быть, необходимы исправления.
— Что, прямо здесь? — спросил Алексей, принимая от него пачку листов.
— Пройдемте в землянку, вот сюда, пожалуйста, здесь вам будет удобно.
— Пошли, посмотрим, как он меня расписал, — предложил Алексей Вазгену. — Напросился со мной в плавание, да и угодил в карусель. Нас как раз «мессеры» в оборот взяли. Натерпелся страху, бедняга, мало того, что от болтанки позеленел с непривычки.
Что, самому читать? Почерк у тебя разборчивый? — спросил Алексей, усаживаясь на походную кровать. — Да, вроде ничего.
«В то время как враг костлявой рукой голода пытается задушить…» Гм… — промычал он. — Ну и выражения у тебя.
— Так ведь все так пишут, Алексей Иванович, — сконфузился журналист.
— Что значит «все»? А ты свое пиши, от души. Чему вас только учат! Ладно, допустим. Итак: «В то время как враг костлявой рукой голода пытается задушить великий город Ленинград, колыбель пролетарской революции, доблестные моряки Ладожской военной флотилии день и ночь несут боевую вахту на просторах бурной Ладоги, обеспечивая поставку продовольствия в осажденный город, и тем самым срывают каннибальский план гитлеровцев. Бдительно охраняют от врага Дорогу жизни боевые катера «морские охотники». Мне довелось побывать на одном из них и стать свидетелем беспримерного подвига его экипажа и командира, старшего лейтенанта Алексея Ивановича Вересова».
Ну, это ты загнул. Какой подвиг? Та же служба, что и каждый день.
Пойдем дальше: «Ревут моторы; катер, разрезая острым форштевнем холодные воды Ладоги, устремляется к боевому посту. В любую минуту с северной части озера может появиться враг. «Морской охотник» ложится в дрейф на невидимой линии дозора. Ветер крепчает. Катер бросает с одной волны на другую. Но вот поступает радиограмма: «В районе банки Северная Головешка вражеские самолеты расстреливают баржу». Поврежденную бомбой баржу штормом оторвало от буксира и унесло в озеро.