Мы никогда не расставались
Шрифт:
Так как мы попали в парк со стороны залива, то начинаем осмотр комплекса с самого красочного его украшения — фонтана «Самсон».
— А вот в тему нашего разговора, — замечаю я, — фонтан был возведен в Петергофе в честь 25-летия со дня Полтавской победы. В России всегда чтили свои победы и победителей.
— Мало ли кого чтили в России? И Ленина чтили, и Сталина, некоторые до сих пор чтят, — сварливо отзывается Евгений.
Рядом гид рассказывает группе туристов:
— Во время Второй мировой войны Петродворец сильно пострадал. Оккупация города длилась с сентября 1941 года по январь 1944 — го, нацисты бесчинствовали на территории дворцово-паркового ансамбля, они разграбили музеи, взорвали и сожгли
Я смотрю на Евгения с торжеством. Что я говорила о Петербурге! Собираюсь добить неприятеля с помощью неопровержимых доказательств, но непроизвольно засматриваюсь на его губы. Они как раз на уровне моих глаз, удивительно яркие для блондина, чувственно свежие, над верхней выступили мелкие капельки пота. Перевожу взгляд выше и на миг погружаюсь в чистое, льдисто-голубое и беспредельное, уходящее в глубь его глаз.
Ловлю себя на том, что смотрю на парня с открытым ртом. Видали дуру? Вот так начнешь таращиться на что ни попадя, да всякие бредовые соблазны в буйну голову впускать, и оглянуться не успеешь, как окажешься полной лохушкой, курицей бестолковой, которую любой выжига обставит в два счета.
Ну нет, не на таковскую напал! Мы еще посмотрим кто кого. Нужен мне этот молодец сто лет! Вообще-то нужен, но не для амуров. Может быть, удастся сделать благое дело, а заодно и совесть в парне растолкать.
Мы поднимаемся по лестнице к Большому дворцу и, стоя на террасе у балюстрады, смотрим сверху на каскад, Морской канал и Воронихинские колоннады. Отсюда хорошо видна вся композиция из золоченых и бронзовых статуй, ваз и барельефов, фонтанов и водоемов. Когда-то Петр 1 решил создать загородную резиденцию, которая по своей роскоши не уступала бы французскому Версалю. Во Франции, увы, мне побывать не пришлось, но я уверена, что царю замысел удался.
— Да ладно, — вдруг резко говорит Евгений, — знаю я, где дед воевал. На Ладожском озере. А больше ничего не знаю, хоть режь. Да и знать не хочу! — добавляет он с нескрываемым раздражением.
— Как?! На Ладожском?! — Теперь мне не до притворства, и уж тем более не до амуров. — Твой дед воевал на Ладоге?! Вот это новость! Так ведь и мой воевал там же.
Я хватаю его за руку и тащу за собой подальше от шума и скопления людей. Мы спускаемся в аллею, ведущую в восточную часть парка к фонтану «Адам». Мне удается найти свободную скамейку под сенью громадной сосны. Стало жарко, и кожа у меня влажная; в тени приятно холодит легкий бриз с залива.
— Что ты всполошилась? — недовольно бурчит Евгений. — Мало ли кто там воевал?
— Да как ты не понимаешь! Раз он был моряком, значит, они с дедом обязательно должны были знать друг друга. Ведь там была одна — Ладожская флотилия, и они все в ней служили.
— И что с того? Предположим, они были знакомы, но мы этого никогда не узнаем. Обоих давно нет в живых. Ведь твой тоже умер?
— Зато жива бабушка! — ликую я. — А она служила при штабе флотилии и отлично помнит всех офицеров. Заслушаешься, как она рассказывает о тех годах. Порой мне кажется, что тогда она была счастливее, чем в мирное время… Невероятно, правда? Они все делали в полную силу и дорожили каждой минутой своей жизни. Должно быть, в войну все чувства обостряются … Придумала! — еще больше воодушевляюсь я. — Мы с тобой поедем к бабушке и все выясним о твоем прародителе. Только она живет в другом городе. Ты сможешь отлучиться с работы на несколько дней?
— Какая быстрая! А ты меня спросила, хочу ли я что-то выяснять? С чего
Его слова приводят меня чуть ли не в бешенство. Я вскакиваю, сжав кулаки, подыскиваю выражения, чтобы сказать ему что-нибудь убийственно едкое, оскорбительное, задеть побольнее, потому что в данный момент отчаянно его ненавижу. Меня бесит его упрямство и особенно то, что он не позволяет мне ему симпатизировать. Мало того, что он бездушный охотник, он еще и пустой, не помнящий родства молодой обыватель, раздающий ордена своего деда, как дешевые побрякушки.
— Знаешь что, иди-ка ты куда подальше! — прорывает меня наконец. — Ты — аморфное, бескорневое растение, у тебя нет привязанностей, традиций, даже собственных убеждений. Ты просто гонимая по жизни колючка, перекати поле, куда прибьет, там и зацепишься.
Все, бывай. И не ходи за мной. Мне такие моральные уроды даже в случайных знакомцах не нужны!
Поворачиваюсь и шагаю обратно к причалу. Меня трясет от негодования. Еще и поездку мне испортил, упертый бугай! Сама виновата, надо выбирать что-то одно, общение с прекрасным нельзя смешивать с корыстью или решением деловых вопросов. Вот и получила, теперь фонтаны и дворцы не в радость, в душе вместо цветов чертополох. Ухожу, не оглядываясь: я так нагрубила парню, что рискую в ответ выслушать нечто подобное, хорошо, если без мата, кавалеры в наше время за словом в карман не лезут, да и не требуется, необходимый словарный запас всегда наготове, с девушками тоже не церемонятся. Ах, Версаль, Петергоф, наяды, дриады, Марли, Эрмитаж, Монплезир. Галантный дух еще витает в царских садах и покоях, как достояние ушедших веков, невидимый экспонат усадеб, ставших музеями.
Глава 9
Год 1941
В осеннюю навигацию 1941 года грузы для осажденного Ленинграда следовали по сложному железнодорожно-водному маршруту: по железной дороге через Вологду, Череповец и Тихвин вагоны поступали на станцию Волхов, с пристани Гостинополье груженые баржи доставлялись буксирами по реке Волхов до Новой Ладоги, а дальше 115 километров опасной озерной трассы до Осиновца под прикрытием авиации КБФ и боевых кораблей, которые тоже не шли порожняком, а брали на борт особо ценные грузы. В Осиновце продовольствие, боеприпасы, снаряжение и другие материалы грузили в вагоны и отправляли по пригородной железной дороге в Ленинград. Конечно, для густонаселенного города, где задыхались в тисках голода миллионы человек, этого было недостаточно, но моряки, речники, летчики и простые люди — не военные и не умеющие воевать — делали все, что было в их силах. Одновременно с поставками осуществлялась эвакуация гражданского населения из Ленинграда.
В Осиновце Настю, Полину и других девушек поселили в земляночном городке, расположенном под соснами в лесистой части берега. Там же жили военнослужащие и ленинградские девушки из военизированного батальона. Весь Осиновец — это маяк, раскрашенный широкими красными и белыми полосами, вблизи маяка — дом смотрителя и несколько хозяйственных построек. Лес подступал к самому берегу.
Здесь оказалось многолюдно — вблизи маяка и землянок скапливались группы жителей Ленинграда, покидавших город, было много военнослужащих, автомашин, боевой техники, у обветшалых рыбацких пирсов кипела работа по возведению новых причалов. Один мощный пирс уже протянулся по мелководью до самого рейда. К берегу успели подвести железнодорожные пути с широкой и узкой колеями. В густом лесу располагались склады продовольствия и горючего, подъездные пути к ним и зенитные батареи.