Мы никогда не умрем
Шрифт:
Китч! Михаэль Кунце
Накануне прогона Вик никак не мог уснуть. В комнате было душно и холодно. Подушка казалась то слишком твердой, то слишком мягкой, одеяло слишком тяжелым, а воздух входил в легкие со странным свистом.
— Мартин, ты спишь? — тихо позвал он.
«Уснешь с тобой».
— У меня ощущение, что завтра правда конец света, и я с этим смирился, — признался Вик.
«Ты просто нервничаешь. Наверное, из-за Риши даже больше», — заметил Мартин.
— Пожалуй. Как думаешь,
«Он ее любит. И он все-таки взрослый человек…»
— Думаешь, он поймет?
«Нет», — честно признался Мартин.
Вик тяжело вздохнул и отбросил одеяло. Уснуть никакой надежды все равно не было.
— Предлагаю пить кофе и читать… что мне там Вера отдала. А как рассветет — пойдем к Мари, как ты хотел, она вроде. Лучше в школе ее подождем, — предложил Вик.
«Идея хороша», — улыбнулся ему Мартин.
Вик наощупь нашел рубашку на стуле.
— Мартин, куда я положил чертовы брюки?..
«Ты вчера сложил их и убрал в комод к белью».
— Зачем?..
«Вик, если бы я знал мотивы всех твоих поступков. Вот причину я знаю — ты репетировал. Как раз складывая брюки ты говорил, что ты — Бог».
— Поэтому я положил штаны к носкам?!
«Богам можно все», — фаталистично отозвался Мартин.
— Чтобы я без тебя делал, — проворчал Вик, выдвигая ящик.
В следующее мгновение перед ним предстал отчетливый образ — он, в белоснежной рубашке, с кроваво-алым платком, повязанным вокруг шеи, стоит на краю сцены без штанов.
— Очень смешно, Мартин, очень.
Вик, чертыхаясь, достал брюки из комода. Критически осмотрел их, и после недолгих раздумий решил не переглаживать, а надеть так. Небольшую часть заработанных денег он потратил, чтобы купить в секонд-хенде в городе приличную одежду, которая была бы ему по размеру и которую никогда не носил бы его отец. Теперь он тщательно следил за тем, чтобы на брюках всегда была видна четкая стрелка, что в деревне смотрелось немного странно. К тому же брюки все равно мялись снизу — он носил тяжелые ботинки с высоким голенищем и частой шнуровкой. Ходить по местным дорогам в другой обуви справедливо представлялось ему глупостью.
Одевшись, он тихо прошел на кухню. Там он тоже не стал включать свет, нашел кофе, банку с которым всегда прятал на самой высокой полке за крупами и мукой. Если пережить то, что отец рассыплет по полу гречку или макароны можно было легко, то без кофе, который он, к тому же покупал за свои деньги, ему приходилось плохо.
Ожидая, пока прогреется старая медная джезва, Вик убрал со стола объедки, оставленные отцом. Он ссыпал все в пакет и отставил в угол — позже он отнесет их собакам. Несмотря на свой зарок не привязываться, Вик не мог смотреть, как отец морит их голодом, поэтому продолжал кормить и этих животных.
Иногда по утрам
Вскоре джезва прогрелась, и запах масла, чеснока, перегара и испаряющегося алкоголя сменил теплый запах варящегося кофе.
Вик придвинул кресло, стоящее в самом углу кухни к столу. Он никогда не садился в кресло отца, испытывая непреодолимое отвращение к засаленной ткани его обивки. Свое кресло, менее удобное, но хотя бы чистое, он нашел разобранным на чердаке. Собрав его на кухне, Вик стал каждый раз убирать его в угол и ставить сверху коробку с газетами.
— Вот скажи мне, Мартин, почему Мари не могла написать нормальную пьесу? Это же полная чушь — бегать по сцене и развешивать высокопарные сентенции о божественности, при том, что всем ясно, что мальчик — просто напыщенный идиот, который, к тому же скоро умрет?
«Ну, если бы человек и правда жрал столько наркотиков, сколько прописала твоему персонажу Мари, он и правда вряд ли дожил бы до тридцати лет, — проворчал Мартин. — А Мари… мне кажется, она хочет что-то сказать, но почему-то не может. Я даже не верю, что она действительно такая… ну ты знаешь. Котята, мундштуки, заламывания рук. Она тоже… играет».
Вик убрал джезву с конфорки за несколько секунд до закипания. Поставив ее на доску рядом с белой кружкой без рисунка, он вернулся в кресло.
«Я думаю то, о чем мечтает Риша сильно отличается от школьной постановки», — продолжил Мартин, задумчиво глядя в камин.
— У нее, наверное, правда есть талант. Но в этой роли он не раскроется — она ведь играет саму себя, — отметил Вик, наливая кофе.
«Но она играет еще и Эспуар», — заметил Мартин.
— Ах, Эспуар. «Ложная надежда»… Знаешь, Мартин, я, наверное, плохой друг. Но я хочу, чтобы спектакль провалился.
«Я думаю, что Мари прописала Рише такую роль, чтобы ей не пришлось вживаться в чужой образ, — нашелся Мартин. — Риша ведь не училась, а Мари хочет, чтобы она играла уверенно».
— А я, значит, наркоман и социопат?
На это Мартину было нечего ответить.
Утро прошло тихо. Он уступил место Мартину, и до рассвета они просидели почти неподвижно, уставившись в одну книгу. Каждый был занят своими мыслями, и оба не смогли бы ответить, о чем был роман.
— Пора идти, — наконец сказал Мартин, закрывая книгу.
…
Мартину не пришлось долго искать Мари — ее хриплый, полный злого веселья голос разлетался по этажу, будто не было стен, которые могли бы его сдержать.
— Скорей сюда, Милорд, на улице темно!
Укрытый ночью порт снегами занесло!
[7]
Школьный коридор был погружен в синий утренний полумрак. Несколько плафонов под потолком не могли разогнать его, только оттеняли тусклым желтым светом.
«Мартин, ты чего замер?»