Мы — разведка. Документальная повесть
Шрифт:
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
НОКАУТ В ТРАНШЕЕ
Двое суток мы отсыпались, приводили себя в порядок, а потом снова стали готовиться к захвату «языка» — приказ есть приказ.
Предложения, как взять немца с переднего края, давали многие разведчики. У некоторых созревали такие планы, что диву давался даже бывалый специалист Дима Дорофеев.
Был в нашем взводе один человек, Николай Негода, черный, красивый, высокий украинец. И вот этот Негода в землянке у капитана, когда шел малый военный совет, самым серьезным образом выдвинул свой план
— Це дило я так розумию. Взяты нимца треба на «нейтралки». А пидманыты его военною хитростью. Зробыты легкий макет оленя, влизты туды двом хлопцам та и пробигты перед обороною. А шоб похоже було, роги та шкуру взяты вид всамделешного оленю. Нимцы беспременно почнут стреляты, шоб животыну вбыты. Як тильки первый раз стрельнуть — хлопцы падают мабудь мертвы. Як прийде ничь, як фрицы полизуть за даровым мясцем, тут их и сцапати, — уверенно закончил наш красавец.
От дружного взрыва хохота чуть не обрушилась землянка.
Посыпались вопросы.
— Милый, ай рехнулся?
— Сам додумался иль помогал кто?
— Ты что ж, всерьез полагаешь, что немец, если он оленинки захочет, промахнется? Что он — дурак, твой немец?
— Я так думаю, товарищи, — серьезным тоном начал капитан Терещенко. — В штабе дивизии есть два оленя. Одного из них в обмен на «языка» генерал Худалов нам уступит. Чучело сделаем, но полезут в него не двое, а один человек — Негода.
— А чого це я? — возмутился Негода.
— Твой план, тебе и выполнять, — пожал плечами капитан.
— Ни полизу одын, — все еще не понимал шутки Негода, — у мэнэ по плану два чоловика.
— А ты кольчугу схитри, Коля, чтоб пуля не брала.
— Зачем кольчуга? — подхватил Ромахин. — Чугун на голову, а на зад каску.
Но в развеселившем всех плане Негоды была дельная мысль — выйти на нейтральную полосу и выманить туда гитлеровцев, но, конечно, не для того, чтобы брать «языка», а под пули наших снайперов.
Балухин, которому я высказал свои соображения, идею одобрил и поручил мне самому заняться оборудованием снайперских позиций.
Не знаю, откуда проведал о нашей затее капитан Терещенко, но через два дня он пригласил меня и вручил снайперскую винтовку, которая кроме оптического прицела была снабжена глушителем. Раньше я никогда не видел бесшумного огнестрельного ружья и, конечно, обрадовался, как мальчишка. Но капитан тут же охладил мой восторг, объявив, что винтовка стреляет не больше чем на 200 метров — вести прицельный огонь на большее расстояние не позволяет как раз то самое мортирное устройство, поглощающее звук.
Честно говоря, сначала я не поверил капитану и, выйдя от него, сразу же принялся испытывать чудо-винтовку на дальность и точность стрельбы. Капитан ошибся насчет двухсот метров — как мы ни бились с Балухиным, но так и не могли попасть в щит, установленный в 170 метрах. Зато выстрел происходил как-то странно: вместо привычного грохота мы слышали щелчок затвора и легкое посвистывание пули. Здорово!
— Что ж, — сказал Балухин, — полторы сотни метров тоже не фунт изюму. Можно сидеть у фрицев под носом и бить их из этой штучки как миленьких.
Двое
К вечеру третьего дня мы заметили, что в долины между склонами опускается разбавленное молоко тумана. Первые предосенние туманы в Заполярье — плотные, густые, укрывистые, и мы знали, что гитлеровцы не замедлят воспользоваться ими, чтобы подлатать свою оборону. Спустя час Плугова, Ромахин, Дорофеев и я уже были в засаде перед высотой Челнок. Эта сопка находилась ближе всех к нашим позициям и чаще других подвергалась минометному обстрелу. Проволочные заграждения перед ней всегда оказывались разрушенными, и фашисты стремились быстрее восстановить их.
Укрывшись за большими валунами, мы увидели, как из вражеских траншей вылезла чуть не рота гитлеровцев. Большинство из них занялось минированием подходов к проволочным заграждениям метрах в 100–120 от нашей засады. Солдаты работали спокойно и деловито.
Решаем стрелять только из «бесшумки», чтобы как следует проверить винтовку в деле.
Ловлю в прицел фигуру гитлеровца с лопатой, нажимаю на спусковой курок и вижу, как немец, извернувшись винтом, оседает на землю. Двое других бросились к упавшему, склонились над ним. Стреляю еще раза два подряд — фашисты падают, но один из них успевает сделать несколько шагов и что-то крикнуть. Испуганные гитлеровцы гурьбой кинулись к своим траншеям. Двое из них не добежали — их свалили пули, посланные из «бесшумки» Сашей Плуговой.
Итак, начало было хорошим — за две минуты пять фрицев.
Прошло немного времени, и фашисты начали осторожно выглядывать из-за бруствера, потом двое из них, осмелев, вышли и поочередно утащили в траншею убитых. Мы не стреляли, полагая, что немцы, успокоившись, снова начнут работы. И не ошиблись. Но на этот раз из окопов вышло, по точному счету, одиннадцать солдат. Ваня Ромахин сделал пять неслышных выстрелов — и еще пять немцев отправились к праотцам. Подбирать их трупы уже никто не решился до самой темноты.
Мы лежали в засаде всю ночь, надеясь на утреннюю охоту, но рассвет был ясным, без тумана, немцы не показывались, и наша группа вернулась к своим.
Едва добравшись до нар, мы свалились и заснули как убитые, на весь день. А вечером зашел капитан Терещенко и сообщил, что немцы на переднем крае что-то болтают по трансляции о Николае Расохине. Эта новость заставила нас вскочить и тут же отправиться на правый фланг, где перед каждым опорным пунктом немецкая агитмашина повторяла передачу.