Мы слишком разные
Шрифт:
Когда подставки были на месте, она опять повернулась к своей плите и что-то сердито пробормотала про папу и его дурацкое право на сон в любое время. Папа ещё даже не появился на кухне, а я уже знала, каким будет этот вечер. Если папа спал уже второй раз за сегодня, на то была причина.
Потому что в этом доме, если мама не была счастлива, никто не был счастлив до скончания века. Вот прямо до самого конца. Когда уже даже прошёл эпилог, благодарности и началось введение во вторую часть.
Я взяла три салфетки и начала складывать журавликов оригами, поместив каждого из них
Мои родители были сложные и сердитые, и очень резкие, но забота обо мне для них была превыше всего. И я знала, что они любят друг друга. Даже если им было сложно признать это. Именно поэтому мои воспоминания интересным образом совмещали в себе тоску и любовь, плохие воспоминания всегда смешивались с прекрасными.
— Ты в курсе, что он опять потерял работу? — сказала мама громким шёпотом. — Опять, Молли.
Я уставилась на маму и потеряла способность говорить. Её напряжённые плечи и механические движения были красноречивее слов, которые она никогда не произнесла бы вслух. "Что нам теперь делать?"
Она никогда не задавала этот вопрос вслух, потому что она всегда знала ответ. Она всегда находила выход. Сама. Без чьей-либо помощи и без папы. Она бы экономила деньги и продолжала бы делать всё возможное, чтобы оплачивать счета и ставить еду на стол. Она делала бы то, что делала всегда — разгребала за папой его проблемы.
Мой папа никогда не задерживался долго на одном месте работы. И это было забавно, учитывая сколько раз его нанимали. Такова была особенность моего папы, у него не было проблем с поиском работы. Он просто не мог её сохранить. Люди любили его. Его боссы всегда сначала любили его. Я любила его. Он был бойкий, обаятельный и абсолютно безответственный.
И он был продавцом. Когда я была маленькая, он продавал машины. И ножи, и посуду, и даже страхование жизни одно время. Когда я была в средней школе, он пошёл искать клиентов в соседние районы и продавал крыши, потом заборы и в итоге водосточные трубы. В моей старшей школе у него была стабильная работа в офисе, и он продавал медицинское оборудование.
Мама и я искренне надеялись, что работа в офисе станет для него переломным моментом. Он даже носил галстук на работу и каждый день приходил домой, насвистывая.
Но то, что мешало отцу собраться, что бы это ни было, всё равно поднимало свою уродливую голову и возвращалось с новой силой. Когда он потерял работу в офисе, он так и не нашёл другую работу, пока я не окончила школу и не уехала из дома.
В последнее время он периодически находил временную работу в коммунальной службе, но он уже давно не был бодрым двадцатилетним юношей. Ручной труд давался ему тяжело в этом возрасте. Поэтому он его бросил, чтобы попробовать себя в продаже лодок.
Ему удалось продержаться восемь месяцев.
Сердце мое опустилось, как каменное. Я схватилась за грудь, где сейчас не было ничего кроме зияющей дыры.
— Он найдёт другую работу, мама, — уверила я её настойчивым шёпотом. —
Она не повернулась ко мне. Она даже не дрогнула.
— Хотя бы ты здесь больше не живёшь, — сказала она.
Я опять сосредоточилась на салфетках. Я не знала, что она имеет в виду. Может быть, она была рада, что мне не нужно выносить все эти тяготы, и видеть, как папа скатывается в депрессию, потому что он мучил себя за то, что не может сохранить работу, как большинство других людей. Либо она была рада, что одним ртом, который надо кормить, и человеком, за которым надо ухаживать, стало меньше. Может быть, она просто была рада, что у неё разрешилась одна из проблем.
— Если тебе нужна помощь, мама, я могу....
Её рука резко взмыла вверх и застыла как деревянная, оборвав мои слова.
— Нет, нам не нужна помощь. Особенно от нашей дочери. У тебя счета, и новая машина, поэтому даже не думай о нас. Это проблемы твоего отца. Пусть сам решает, что мы будем делать.
Дыра у меня в груди стала шире, трещины поползли по всему моему телу до самых пяток, словно это была какая-то болезнь.
— Ну, тогда дай мне знать, если я могу помочь, — сказала я упрямо. — Вы всю жизнь обо мне заботились, мне важно иметь возможность помогать вам.
— Молли Николь, забота о тебе моя работа.
И вот оно снова возникло. Замешательство, которое всегда не давало мне покоя и кусало за кожу, словно противная мошка. Неужели это всё, чем я для неё была? Обязанность? Ещё одна работа, где ей приходилось расплачиваться за лень отца?
Я случайно сломала шею моему журавлику из салфетки. Я постаралась починить его, но салфетка была не достаточно плотная, и я только сделала хуже.
Тяжёлые шаги папы послышались в конце коридора. Не говоря ни слова друг другу, мы с мамой перестали разговаривать о работе и сосредоточились на своих занятиях.
— Пэтти, ты не видела мою зелёную футболку? — папа начал говорить ещё до того, как дошёл до кухни.
— Она в прачечной, — ответила мама, которая всё ещё смотрела на мясные шарики. — Она грязная.
— Твою мать, — проворчал в ответ папа. Он завернул в кухню и остановился, удивившись, увидев меня, стоящую у стола. — Ну, если это не самая прекрасная девушка в Северной Каролине, то я не знаю.
Я подняла голову и улыбнулась человеку, которого хотела видеть героем, а не злодеем в истории моей жизни. Он был худой и неуклюжий, но так как его живот выдавался на два метра вперед, его попытки держать равновесие выглядели неловко. Он прислонился к косяку двери и улыбнулся мне в ответ.
— Привет, папочка.
— Эй, котёнок. Я скучал.
Я вышла из-за стола и, встретившись с ним посередине кухни, обняла его.
— Я тоже по тебе скучала.
Он поцеловал меня в макушку и сказал то же, что всегда говорил мне:
— Ты знаешь, я и не заметил, как ты выросла. Не думал, что ты переедешь и будешь жить не с нами. Тебе надо вернуться, Молли Монстр.
Я шмыгнула носом, почувствовав слёзы в уголках своих глаз. Я не позволила бы им упасть, но боль в груди стала давящей, вибрирующей, разрушающей, и это всё, что я могла сделать, чтобы не сломаться.