Мы слишком разные

Хиггинсон Рейчел

Я приложила свою руку туда, где билось его сердце, и прошептала:

— Это для меня навсегда. Ты для меня навсегда. Меня не интересуют твои деньги и твоя работа, ничего кроме тебя. Я хочу тебя и всё. Я хочу тебя навсегда.

Он постарался сглотнуть, глядя на меня. Мои слова всё ещё отражались у него в глазах, он едва мог говорить. И затем, неожиданно вспомнив, чем мы были заняты, он достал презерватив из ночного столика и продолжил начатое.

Он проник внутрь меня, и это было так правильно. Он был надо мной, мои ноги обвили его талию. Мы сплелись в горячий,

отчаянный клубок эмоций и жгучего желания.

Я никогда не ощущала ничего более восхитительного и до боли прекрасного. Он держал меня, шептал сексуальные и милые вещи мне на ухо, и его тело двигалось в такт моему. Я потерялась в его словах, его прикосновениях. Этот мужчина был для меня всем.

Когда мы оба насытились, ослабевшие от изнеможения и любви, он прижал меня к своему телу и обхватил своими сильными и надежными руками.

— Я тут подумал, — проговорил он где-то в районе моего бешено стучащего сердца. — Теперь, когда ты безработная, я хочу предложить тебе должность, которая могла бы заинтересовать тебя.

— О Господи, — простонала я. — Ты серьёзно сейчас говоришь о работе?

Он рассмеялся, и всё его расслабленное тело завибрировало.

— Ты уже должна была понять, что я всё время говорю о работе.

— Ты маньяк.

— Специалист по социальным сетям в "ЭФБ Энтерпрайсес". И тебя ждёт повышение зарплаты.

— Ты даже не знаешь, чем я занимаюсь!

— Тогда тебе следует рассказать мне, чтобы я мог пообещать тебе это повышение.

Я повернулась в его объятиях, положив свою голову ему на грудь, и переплела свои ноги с его. Этот момент был совершенен. Это был такой момент, с которым я потом буду сравнивать все остальные моменты своей жизни.

— Что значит "Ф"?

Он сонно ответил.

— М–м–м?

— ЭФБ. Эзра... а дальше?

— Феликс. Эзра Феликс Батист.

Я приподнялась на руке, мои волосы упали вокруг его лица, точно занавеска.

— Я не собираюсь работать на тебя, Эзра Феликс Батист. Но я позволю тебе приготовить мне что-нибудь поесть.

Он сонно моргнул.

— Я заставлю тебя изменить своё мнение, — решительно сказал он. — Я всегда это делаю.

Я не ответила, потому что боялась, что он был прав.

Это был последний раз за эту ночь, когда мы говорили о работе. Он надел пижамные штаны и дал мне свою футболку, а это значило, что все безразмерные футболки из моего гардероба пора было сжечь. Я была словно Золушка, которая вдруг нашла футболку, которая ей подходила.

Мы спустились вниз в кухню, где он с нуля приготовил мне тосты и яичницу с беконом и голландским соусом. Несколько часов мы смеялись и разговаривали, узнавая друг о друге простые вещи, которые никогда бы нам не наскучили. И потом он опять отвёл меня в свою спальню, где он снова и снова занимался со мной любовью.

На следующее утро я проснулась в его объятиях и в его кровати с безумным и таким прекрасным ощущением, что я нашла своё "жили они долго и счастливо".

ГЛАВА 25

Месяц спустя, жарким

субботним июньским утром я зашла в "Бьянку" так, как будто я ей владела. Конечно, это было не так, но поскольку я встречалась с владельцем, у меня были некоторые преимущества. "Бьянка", "Лилу", и даже "Сарита" и "Квинс" были мне очень знакомы. Я до сих пор не имела представления о том, что я там ела, но именно там я проводила большую часть своего времени.

В это утро мне оставалось сделать несколько завершающих штрихов на настенной фреске. Она наконец-то была закончена.

Никто не поприветствовал меня, когда я тихо проскользнула в ресторан и направилась прямо к своей работе, которая заняла у меня так много времени.

С одного конца стены до другого растянулся дым — он был лёгким, тёмным и волнующим. Я гордилась тем, как мне удалось изобразить все его завитки, добавить глубины и вдохнуть в него скрытый смысл. Слева я изобразила пару женских глаз, наполовину скрытых под серо-чёрной пеленой. Они были холодными, расчётливыми и грустными от невысказанного горя. Они совершенно точно принадлежали женщине, но также они были практически выцветшими, едва видимыми на фоне остальной сцены.

Через полметра от них были другие глаза — они были голодные, полные отчаянного желания вписаться и быть замеченными. Ещё через полметра была третья пара глаз, а потом ещё и ещё. Все они рассказывали печальные истории, пробуждающие чувство не проходящей печали, и оставляли тебя с ощущением чего-то недостающего, так как всё остальное не было прорисовано. Далеко справа можно было заметить ещё две пары глаз. Они были ближе друг к другу, чем все остальные. Наконец-то, надежда. Наконец-то, завершение. Они были ярче, чем все остальные, они должны были находиться именно там, связанные какой-то невидимой силой. А по краям всё кружилось и вздымалось, и это была самая завораживающая часть фрески.

Эзра был немного шокирован, когда увидел, что я изобразила историю его отношений на стене ресторана. И смущён. Но я уверила его, что только он знает секрет картины, для всех остальных это было только искусство.

В конце концов, он признался, что не может перестать смотреть на неё. Фреска делала именно то, что он от неё хотел — заполняла нелепое пространство в его ресторане и врезалась в память.

И это было не всё. В итоге я была довольна тем, как получились его глаза, как мне удалось нарисовать их.

Они были глубокие и загадочные, но также тёплые и добрые. Брови получились такими как надо, а ресницы были густыми и яркими. Это были глаза, в которые можно было влюбиться, если смотреть на них слишком часто.

Это были глаза, в которые я влюбилась.

Я приготовила краски и кисть, чтобы добавить пару мазков в нескольких местах. Эзра вышел из кухни, бормоча что-то про дурацких шеф-поваров.

— Повезло? — спросила я его, заранее зная, о чём он думал.

— Долбаный нарцисс. Он готов согласиться на эту работу, только если его съёмочная группа переделает всё помещение на случай, если им надо будет снимать. Долбаные реалити-шоу, — прорычал он.