Мы в город Изумрудный...
Шрифт:
Я оглянулся. «Продолжение следует» уверял экран телевизора.
Третья параллель
Оглядевшись, я с облегчением вздохнул. Это была моя квартира из моей параллели. Всё стояло на своих местах, всё было родным и обычным. За окнами одетые в нормальную одежду прохожие шагали мимо ничем не примечательных, вполне обычных витрин магазинов, и это радовало несказанно. Странствовать по иным мирам, конечно, здорово, но так приятно вернуться домой!
Взгляд мой упал на полку с детскими книжками. Одна из них была выдвинута чуть ли не наполовину.
Минуту спустя я вновь повернулся к полке. Что-то было неправильно, что-то было не так. Не сразу я сообразил, в чём дело, а когда сообразил, мне стало плохо. На синем корешке книги отчётливо читалось: «Урфин Джюс и деревянные дровосеки».
Некоторое время я сидел, не в силах поверить в очевидное. Взял книгу, прочитал название ещё раз… Ничего не изменилось.
Не мой это был мир, не моя параллель. Очень похожая, но не моя.
— Ладно, — сказал я неведомо кому. — Я подожду. Скоро придёт местный я и отправит меня домой… Может быть. Но читать эту книгу я не буду.
Стоит ли говорить, что хватило меня ненадолго.
Книга была знакома до мелочей. Синяя обложка, оторванный уголок первой страницы, детские каракули на полях, отпечатки испачканных шоколадом маленьких пальцев… Но содержание! Но иллюстрации! Но сюжет!
Первое, что удивило меня: Урфин здесь не был угрюмым и злым человеком. Он служил Гингеме, но тяготился этим и, узнав о гибели хозяйки, испытал нешуточное облегчение. Более того, он даже помог своим соотечественникам избавиться от вредного филина Гуамоко, который неизвестно с какого перепугу решил, что Жевуны даже и без Гингемы будут поставлять ему мышей и лягушек. Джюс отважно вошёл в пещеру и унёс филина к себе домой на перевоспитание, за что Жевуны были ему страшно благодарны. Казалось бы, ничего сказочного и интересного в таком повороте сюжета нет и быть не может. Однако это было только начало. Мирная, так сказать, преамбула.
В Изумрудном городе правил Страшила Трижды Премудрый. И в этой-то его тройной премудрости и крылась главная заковыка.
Страшила оказался слишком умным для такой высокой должности. Получив от Гудвина первоклассные мозги, а затем и единоличную, никому не подконтрольную власть (разумеется, в детской книжке об этом не было сказано ни слова, но между строк всё это читалось очень отчётливо), он развернулся вовсю. Острый ум и природная смекалка служили ему превосходным подспорьем в нелёгком, но таком захватывающем деле управления, реформирования и администрирования.
Идеи сыпались из него, словно из рога изобилия. Он планировал постройку, застройку и перестройку. Он мечтал о заселении, выселении и переселении. Он задумал прорыть большой канал и превратить город в остров, а остров — в неприступную крепость. Он много чего задумал… Он даже попытался начать всё это претворять в жизнь, но непреодолимой преградой на пути его великих преобразований встало вдруг абсолютное нежелание горожан напрягаться ради никому не понятной цели. Никто не хотел перемен. (Тут я хмыкнул, вспомнив песню Цоя). Сонное и спокойное правление Гудвина превратило жителей Изумрудного города во флегматичных, где-то даже ленивых обывателей, которым и так было хорошо.
Какое-то время Страшила пыжился, упирался, даже рвал
Придумано — сделано. Под его руководством слуги довольно быстро изготовили почти точную копию правителя, которая отличалась некоторыми чертами лица (чтобы не перепутали) и отсутствием эксклюзивных булавочных мозгов (потому что исполнителю мозги ни к чему). Получилось очень хорошо. Но копия почему-то не пожелала оживать. Сидела пень пнём и глупо ухмылялась. Страшила не отчаялся и вновь напряг свои булавки. Ход его размышлений был довольно прост. Поскольку сам он обрёл свою личность, сидя на шесте посреди пшеничного поля, то, видимо, и копия должна пройти тот же нелёгкий путь.
Целую неделю правитель исправно приходил на ближайшее поле и с разочарованием убеждался, что пугало на шесте не подаёт никаких признаков жизни.
И тут отличился Руф Билан. Придворный лизоблюд осторожно поинтересовался, в какое время года Трижды Премудрый изволил стать самим собой. Страшила припомнил, что тогда на поле уже густо колосилась пшеница. Ну что ж, подождём, решил он и приказал Билану неотлучно находиться рядом с пугалом, а как только пшеница заколосится, немедля сообщить во дворец.
Руф Билан примчался через два дня и принёс дурную весть. Непогодой на поле занесло неведомые сорняки, обладающие невероятной живучестью. Справиться с ними невозможно, потому что они разрастаются с непостижимой скоростью и вскоре заполонят собой всю округу. В общем, караул, урожай гибнет, изумрудное отечество в опасности!
Борьба с сорняками оказалась долгой и изнурительной. Их рубили, пололи, ломали и вырывали, но они вновь и вновь прорастали и расползались всё дальше. Даже самым ленивым горожанам пришлось взяться за топоры и тяпки. Сорняки были непобедимы. Тогда Страшила придумал высушивать срубленные стебли на железных противнях и ссыпать получившийся порошок в железные бочки.
Дин Гиор, руководивший перевозкой бочек, случайно обронил в одну из них свои ножницы. Что произошло дальше догадаться нетрудно. На картинке очень забавно был изображён длиннобородый солдат, удирающий от оживших ножниц, которые на бегу отстригали от его великолепной бороды клочок за клочком.
Так Страшила стал обладателем живительного порошка.
Я перевёл дух и посмотрел на часы. Вот это я зачитался! Миновало уже больше двух часов, как я угодил в эту параллель, а хозяев что-то не видать. Ну и ладно. Книга толстая, а я ещё даже и до половины не добрался. Сейчас утолю жажду и продолжу.
Первым делом Страшила оживил свою копию. Результат его страшно разочаровал. «И вот это я?! — в замешательстве воскликнул он. — Неужели я такой… мягкий?»
— Вы очень твёрдый, Ваше Мудрейшество, — прошептал ему на ухо Руф Билан.
Но Страшиле хватило ума понять, что из соломенных чучел получатся никудышные работники. Припомнив сначала ожившие ножницы, (которые всё ещё носились по улицам города, норовя остричь налысо каждого встречного), а затем и своего друга Железного Дровосека, правитель воодушевился. Буду делать железных людей, решил он.