Мы вернёмся на Землю

Левинзон Гавриил Александрович

Когда он ушёл, в голове у меня гудело и я чувствовал себя таким одуревшим, что даже не помнил, сколько раз проиграл Алёшке.

Алёшка дал мне фору ферзя и всё равно выиграл. Нет, в шахматы его не одолеешь.

— Вот что, Параскевич, — сказал я, — в шахматы твоя взяла. Теперь пошли ко мне и сыграем в дурачка.

Ему не очень-то это понравилось, но он всё же согласился.

Сначала Алёшка сказал, что сыграет только два раза, но потом разохотился, и мы сыграли, наверно, раз десять. Алёшка уже не важничал, он так шлёпал картами

и волновался, что просто загляденье.

Я спросил:

— Алёшка, не хочешь ли ты слетать в космос?

— Водовоз, ты несерьёзный человек, — ответил Параскевич. — Прошлый раз ты предлагал строить штаб, теперь ты предлагаешь лететь в космос. Ты что, космонавт? У тебя есть ракета?

— Построим, — сказал я. — Может, ты думаешь, что это неосуществимо?

Но Параскевич уже заважничал. Он как будто и не слышал, что я ему говорю. Он посмотрел на свои часики «Уран», пробормотал, что потерял уйму времени, и пошёл к двери. Я стал рассказывать ему о «Бабочке». Он не дослушал.

— Это детская затея, — сказал Параскевич.

Он ушёл. Я собрал карты и швырнул колоду в ящик. Видно, прирождённых космонавтов на земле не так уж много.

За что любить людей? Невозможная Манечка Аб

Мила уже не сердится на меня; она пришла в мою комнату и предложила:

— Давай сходим в город.

И чего вдруг?! Мы уже давно с ней не гуляли. Раньше другое дело: бывало, ходили в кино, перед сеансом мороженое ели — весело было!

Мама принесла мне выглаженные брюки и чистую рубашку. Я переоделся. Я не спрашивал, что они задумали.

Мила повела меня есть мороженое. Мы съели по двести граммов клубничного. Мила улыбалась мне.

— А теперь мы пойдём в магазин.

Я спросил:

— Зачем?

— А вот увидишь, — Мила обняла меня за плечи. — Я хочу, — сказала она, — чтобы ты полюбил Валентина.

Я не ответил.

— Ну если ты не можешь его полюбить, — сказала Мила, — то хотя бы веди себя прилично. На что это похоже?

И тут я увидел коммерческого директора. Он шёл нам навстречу, махал рукой, улыбался. Он спросил:

— Так что мы будем покупать? Может, ракетки для бадминтона?

— А что?.. — сказала Мила. — Неплохая идея.

Мы пошли в магазин «Спорттовары», и коммерческий директор купил две ракетки в чехле и к ним два волана.

— Нравится? — спросил он меня.

— Нравится, — ответила Мила. — Теперь идёмте есть мороженое.

Опять мы ели мороженое. Я вёл себя прилично. Коммерческий директор сидел напротив меня. Он вздохнул.

— Примирение не состоялось, — сказал он. — Давай поговорим по душам. Почему ты меня не любишь?

— Вот именно, — сказала Мила. — Валентин к тебе так хорошо относится.

Я хотел ответить: «Он подлизывается», — но не стал этого говорить.

Многие Милины ухажёры ко мне подлизывались. Один приносил лампочки для моего фонарика, штук тридцать принёс.

И кому может понадобиться столько лампочек? Уж не знаю, где он их брал. Мы дома всегда смеёмся, когда вспоминаем этого парня. Мы уже не помним, как его звали; мы его называем «тот, который лампочки приносил».

Другие тоже что-нибудь приносили — конфеты, шоколадки, а Димка Мартышко собрал транзисторный приёмник.

А теперь ко мне подлизывается коммерческий директор: трёшницу давал, вот ракетки купил. Но не могу же я его полюбить за это: я же помню, каким он был на пляже — злым, несправедливым.

— Ты меня ещё полюбишь, — сказал коммерческий директор. — А эту вещицу ты помнишь?

Он протянул мне коробочку, сам снял крышку. В коробочке был секундомер.

— Ты, может, думаешь, что я к тебе подлизываюсь? — спросил коммерческий директор. — Какой мне смысл? Я хочу, чтобы мы были друзьями. А ну не дури…

Он пересел на другой стул, поближе ко мне, и стал объяснять, как обращаться с секундомером. Он называл его «хронометр». Два раза он дотронулся до моей руки. Что такое? Я слушал, кивал. Я включил секундомер, завёл его. Коммерческий директор сказал:

— Не усердствуй, дружок, пружина может лопнуть.

Потом он заказал мандариновый сок. Секундомер в коробочке лежал возле меня, ракетки Мила переложила ко мне на колени. Вот как получилось.

Неужели я смогу полюбить коммерческого директора? А что? Теперь он ко мне хорошо относится. Теперь можно и забыть о том, что он плохой человек, — не думать об этом, и всё. Получай себе подарки…

За что любить людей? Я всегда думал, что людей надо любить за то, что они хорошие, честные. Я на маму сердился из-за того, что она недолюбливает нашу соседку Кононову. Мама говорит, что Кононова гордячка. И пусть! Разве можно человека не любить за то, что он гордый. Если он негодяй — другое дело. Но у мамы уж так получается: если человек ей угодит или поможет в чём-нибудь, она его любит. Нет, я таким не буду. Не стану любить плохого человека, хотя он мне и подарил ракетки и секундомер. Сейчас встану и уйду. Только вот неловко выйдет. Лучше уж я подарки возьму, а дома в Милину комнату отнесу.

— А теперь в кино? — спросил коммерческий директор.

Я сказал, что не могу.

— Это почему же? — Мила нахмурилась.

Я стал что-то врать про тренировку. Я запутался. Мила и коммерческий директор заметили.

— Воображаешь? — сказала Мила. — Мы с тобой возимся, а ты ведёшь себя по-свински. Валентин это делает ради меня… Но хватит, чёрт с тобой!

Коммерческий директор сказал:

— Ну-ну, не надо сердиться.

Он сам положил секундомер мне в карман, ракетки вложил мне в руку.