Мы вернемся, Суоми! На земле Калевалы
Шрифт:
Кто же быстро обучит лесорубов владеть оружием? Сам Коскинен, Инари, вестник Коскинена, который отлично обращается с оружием, он специалист. Конечно, и Лундстрем и Олави за это время прекрасно изучили устройство винтовок. Инари говорит:
— У меня в бараке есть надежный солдат Ухна.
А затем начинается распределение мест, поручений, обязанностей. Коскинен внимательно прислушивается к каждому даже случайно оброненному товарищами замечанию.
Лундстрем снова выходит из бани.
Еще совсем темно,
Значит, уже четыре часа. Но двери бани распахиваются, и густою гурьбою выходят из нее утомленные и решительные товарищи-лесорубы.
Стряпуха изумленно смотрит на них — здорово, значит, дорожат работой ребята, если сами проснулись до четырех часов.
Да, кофейник ее очень кстати. И парни на ходу глотают дымящуюся бурду.
Они расходятся по своим местам. Все они идут выполнять намеченный на ночном совещании план.
Каллио просыпается от толчка в бок. Над ним стоит Инари.
— Что? Что? — испуганно протирая глаза, спрашивает товарища Каллио. — Неужели проспал на работу?
— Еще не проспал, тише. Настало время действовать. Не шуми! — настойчиво шепчет ему Инари.
Каллио понимает, что случилось что-то очень важное, и сразу встает.
Инари успел разбудить Унха и старого приятеля по финскому легиону. Они готовы.
— Выйдем во двор, — торопит Инари.
Он совсем не хочет, чтобы его подслушивали возчики. Кто знает, может быть, многие из них дрались в восемнадцатом году в кулацких отрядах Свинхувуда. Вот один возчик, правда, не опасный, тот, что все время ждет письма от жены о списании недоимок, проснулся, приподнялся на локте и прислушивается.
— В баню в карты идете дуться? — с нескрываемой завистью спрашивает он Инари.
Но товарищи уже прикрыли за собой дверь. Теплый сон еще таится в каждом суставе, он цепко еще держит тело, но острый холод февральского утра неумолимо гонит его прочь.
Рыжебородый возчик дает Унха, Инари, Каллио по винтовке и по три обоймы на каждого. Себе оставляет столько же. Около саней стоят вооруженные вновь прибывшие лесорубы. Это Коскинен, Лундстрем, посланец Коскинена — Вирта, лесоруб, который, даже опираясь на винтовку, не расстается с заткнутым за пояс топором, и трое других. Каллио хорошо знал Сунила и… и неужели… неужели глаза не обманывают его?! — перед ним стоял живой Олави.
— Олави!
— Каллио!
Вот они стоят друг против друга и жмут руки, не доверяя своим глазам.
— Каллио!
— Олави!
Черт
Снег на вершинах сосен совсем розов, от мороза стынут губы, а они стоят и смотрят в глаза друг другу.
— Олави!
— Каллио!
— Пора на работу, — разлучает их спокойная команда Коскинена.
И Лундстрем, Сунила, Вирта и еще два вооруженных лесоруба идут к господскому дому.
Все на лыжах.
— Не забудь: общее собрание в восемь часов у дома! — уже на ходу, оборачиваясь, напоминает Коскинен.
Но Инари не нуждается в напоминаниях.
— Через час должны быть посланцы во всех бараках, — шепчет он себе под нос, смотрит на розовый снег, пригибающий ветви, и командует: — За мной!
У саней с оружием остаются радостно-озабоченный Олави и Коскинен.
Олави сейчас не просто лесоруб Похьяла, нет, он сейчас не просто носильщик или конвоир — он начальник хозяйственной части, начальник снабжения и боевого питания первого красного партизанского батальона Похьяла.
Коскинен входит в барак.
Он достает из сумки лист бумаги, придвигает к огню широкое круглое полено, им здесь пользуются как табуретом и как столом, садится на корточки и начинает писать:
«Товарищи рабочие и крестьяне! Мы знаем, что при содействии правительства Финляндии трудящемуся населению Советской Карелии наносится удар…»
Он останавливается, думает и снова склоняется над поленом… Дрова в очаге все время трещат, стреляют — к морозу.
«Белобандиты посылают сотни людей, возы оружия через границу, на территорию Карельской коммуны. Там эти бандиты зверски убивают коммунистов, убивают мирных безоружных учителей. Это называют они „восстанием карельского народа“.»
Он целиком поглощен своим делом и почти не обращает внимания на то, что люди в бараке просыпаются, зашевелились и начинают готовиться к новому дню труда. Они с удивлением смотрят на Коскинена.
Он не окончил еще писать воззвание, но, услышав разговор, складывает бумажку, прячет ее в карман и встает:
— Товарищи, сегодня работы не будет.
— Как?
— Почему?
— Не пророчь, для этого ты слишком большой грешник! — кричит Коскинену возчик.
В барак входит Олави — на минуту, отогреться.
Коскинен громко говорит:
— Сегодня начинается забастовка. — И он вытаскивает парабеллум.
— Ты, наверно, тот самый финский коммунист Коскинен. Письмо от него мы на днях читали, — размышляет вслух Гуттари — возчик, который напрасно ждал писем.
— Да, я Коскинен.