Мы вернемся, Суоми! На земле Калевалы
Шрифт:
— К черту мобилизацию! — кричит Унха.
— …Опасность войны — явная! А если война возникнет, если мобилизационный аппарат лахтарей заработает, шюцкоровцы будут за нами следить, а мы будем разрознены, то мы не сможем тогда энергично сопротивляться. Товарищи! Настало время действия! Товарищи!..
— Правильно! Тише!
Инари не сводит глаз с говорящего Коскинена.
«Вот это человек, — думает он. — Как бы я был счастлив, если бы вносил в дело наше хотя бы десятую долю того, что дает Коскинен».
— …Нам
«Это он, кажется, говорит о нас». Инари находит в толпе, среди сотен глаз, глаза Лундстрема. Они, понимая, в чем дело, весело перемигиваются.
— …Мы повернем это оружие против белобандитов!..
Унха Солдат ощупывает с уважением свой револьвер.
— …Вы, рабочие, плохо накормлены и плохо одеты (вот они, дерюжные мешки на ногах вместо кеньг, вот они, перештопанные носки и заплатанные свитеры, вот завтраки всухомятку, холодные обеды). Здесь мы забрали склады акционерного общества, склады, полные товара. (Тише!) Мы их конфискуем и раздадим товары нуждающимся. (Правильно!)
Ялмарсон: — Потом отберут обратно полицейские и посадят в тюрьму!
— У меня нет целых кеньг!
— Давно, давно бы так!
— …Частной собственности не тронем. Не допустим никаких беспорядков.
Инари торжествующе оглядывается и внезапно замирает. Он увидел в толпе Хильду. Глаза их встретились. Хильда здесь! Как хорошо! Какой счастливый день ему дано пережить!
— …Товарищи! С походом бандитов на Карелию нужно покончить! Покончить!..
— Правильно!
— Верно!
«Кто же заплатит за меня недоимки?.. Почему так давно нет из дому писем?» — упрямо думает возчик.
— …Если события ближайших дней не потребуют нашей деятельности здесь, в Суоми, то перейдем в Карелию и присоединимся там к борющейся Красной Армии…
— Что он говорит!
— А как же родители?
— Перейдем!
— Там русские.
— Вот ты можешь и совсем не заплатить недоимок, — весело говорит Каллио возчику и хлопает его по плечу.
Мысль о такой возможности внезапно озаряет возчика… Как это? Можно ли? Первый раз в жизни пришла к нему эта мысль, и он потрясен ее новизной и простотой:
«Как это! Да, правда, ведь можно не заплатить недоимки, а дальше… ленсман… Нет!»
— …Никого не принуждаем идти с нами. Кто хочет добровольно идти, пусть заявит об этом в той комнате, где происходит запись…
Коскинен показывает на дом господ, и Каллио видит: на крыльце дома стоит Сунила с листами чистой бумаги в руках. Каллио видит: ярко-красная куртка пробирается к крыльцу. Ему делается смешно, и он вслух смеется.
— Вот это повезло! Сунила, оказывается, тоже здесь. И как это мы раньше не встретились? Вот это молодец, я понимаю, хочет записаться первым. — И Каллио поднимает руку вверх, машет
— Тише, тише, черт! — кто-то толкает его в спину.
А голос Коскинена по-прежнему звенит в морозном воздухе ясного февральского утра:
— …Товары, лошади, касса акционерного общества с этого момента наши. Мы проверили все ведомости и списки долгов и увидели, что большинство лесорубов после месяцев зимней работы еще находятся в долгу у акционерного общества. Но здесь есть и такие, кому акционеры должны. Обычных расчетов мы производить не будем. Каждому вальщику будет выплачено сто пятьдесят марок, каждому возчику триста пятьдесят, независимо от того, кто кому должен…
— Хорошо. Так… Хорошо, хорошо. Верно…
Гул одобрения катится над толпой.
— …Выплату начнем сразу после собрания. Выдавать будет по ведомости кассир под нашим контролем…
Олави возится, распоряжаясь укладкой ящиков с салом. Он занят подсчетом пил, топоров, кеньг, теплых рубах, пакетиков кофе. Потом еще надо взглянуть, как работает десятник, которому он приказал составить ведомости на выплату жалованья. Сани с оружием он уже передал Лундстрему.
Какая досада, он не слышит, что говорит Коскинен. Но дел так много. И на складе так много добра, что обязательно нужно будет и на складе попросить помощи сочувствующих возчиков, а в случае чего и мобилизовать.
Он входит в комнату к арестованному десятнику. В этой комнате сидит человек в пиджаке и с галстуком, говорят, что это управляющий соседнего пункта. Этот человек раскрыл форточку и старается услышать, что на дворе говорит Коскинен.
— …Заявляю еще раз: никакого своеволия и беспорядка не будет. Мы не грабители, а революционеры.
Олави некогда, он выходит из комнаты, часовой запирает ее на ключ.
Управляющий соседнего пункта задумался: нет, это серьезнее, чем он думал. Пожалуй, никакой выгоды для его компании не будет от этой забастовки…
— Да закройте вы, наконец, форточку, пальцы мерзнут, — возмущается десятник и продолжает писать ведомость.
Форточка захлопнута. За стеною слышна дробь «ремингтона».
Каллио первый подходит в комнате к столу, за которым сидит Сунила, чтобы записаться в отряд. А насчет слушания речей он не мастак. Он сразу и так понял, в чем дело.
— Твоя куртка, Сунила, может пригодиться, хороший из нее может выйти красный флаг, — говорит он.
Коскинен махнул рукой и с расстановкой заключает свою речь:
— …Те, кто придет к нам, пусть знают, что приходят к дисциплинированным людям. Командиров не выбираем. По поручению партии они назначены мною. Могу вас уверить, что у нас уже есть достойные люди, которые знакомы с военным делом. Теперь вы знаете все и делайте выбор, к кому хотите примкнуть.
Он не успел еще спрыгнуть с ящика, как вдруг заговорили, зашумели, одобрительный гул еще раз осыпал снежинки с нагруженных ветвей.
Так вот какая была на этот раз забастовка!..